Двумя днями раньше императору захотелось побриться: все было подготовлено для этой процедуры, но она была отложена. «Мне следует быть менее ленивым, — признался император, — потому что я чувствую себя гораздо бодрее, когда побреюсь. Это ты виноват, — заявил он, взяв меня за ухо, — если я не бреюсь. В будущем ты должен заставлять меня бриться. Горе мне!» — произнес он, поглядев на себя в зеркало. Через несколько дней он почувствовал себя плохо и стал испытывать сильную жажду; я предложил ему ячменного отвара из графина, стоявшего на столе. «Я, конечно, надеюсь, — заметил он, посматривая на меня, — что никто не посмел добавлять чего-нибудь в мои напитки?»
«Сир, — заверил я его, — урок для всех был слишком строгим, чтобы снова попытаться пойти на это». Император пребывал в явно раздраженном состоянии. За обедом он лишь притронулся к желе; д-р Арнотт предложил ему немного тонизирующего вина, но он ответил, что подумает.
Ночь на 7 апреля оказалась беспокойной. Граф де Монтелон сообщил мне, когда я заступил на дежурство вместо него в 3 часа ночи, что он трижды менял императору фланелевое нижнее белье. Такое обильное отделение пота обессилило его; утром, однако, он почувствовал себя лучше и захотел побриться, но, опасаясь, что силы подведут его, уселся в кресло. Со времени Консулата никто не дотрагивался бритвой до его щек. Поняв, что он испытывает неудобство, когда кто-то бреет его, император взял за правило бриться самому, используя при процедуре бритья обе руки. Посмотрев на себя в зеркало несколько минут, он ласково взглянул на меня и, скорчив гримасу, сказал: «Я явно выгляжу скверно, сын мой: позови Сен-Дени, чтобы он подержал для меня это зеркало». После нескольких попыток ему удалось побриться и помыть лицо. Он облачился в халат и, оставаясь в кресле, мельком просмотрел несколько газет, затем распорядился открыть окно и попросил вызвать графа де Монтолона, которого послал подышать свежим воздухом. Посланный за графом Сен-Дени вскоре вернулся и сообщил, что графа де Монтолона дома на оказалось. «Погода стоит прекрасная, — обратился ко мне император, — он, должно быть, отправился в военный лагерь, чтобы сообщить мне новости». Через несколько минут генерал прибыл.
В 4 часа дня император поел немного желе с супом. Я уже говорил, что гофмаршал переводил слова императора доктору Арнотту и наоборот. «Ваши сатирики, — заявил он д-ру Арнотту, — полностью перевирают факты: они обвиняют меня в том, что я отравлял солдат, тогда как на самом деле я отдавал своих лошадей, чтобы перевозить их. Фармацевт, который упоминается в ваших сказках, умерший в Египте, так как я не разрешил ему вернуться во Францию, был ничтожным человеком, изгнанным из армии за то, что присваивал наркотики из своих аптечных запасов и продавал их ради собственного обогащения; есть свидетели, которые могут подтвердить это[324].
Несколько больных, которых нельзя было транспортировать, остались в госпитале: я приказал своему адъютанту Лавалетту задержаться в госпитале до их кончины, которая наступила на следующий день».
Д-р Арнотт принес с собой немного тонизированного вина в концентрированном виде, и император распорядился, чтобы я попробовал его. Я нашел вино горьковатым, но приемлемым. Император согласился попробовать его, пообещав, что начнет пить его со следующего дня. Д-р Арнотт сказал, что пульс императора стал лучше прощупываться, что несколько обнадежило нас.
9 и 10 апреля я предложил императору это вино. Несколько раз он в довольно резкой форме отказывался от него, заявив, чтобы я вместо него пил это вино; оно принесет ему такую же пользу, как если бы он сам выпил его. Ставни в обеих комнатах императора оставались закрытыми весь день. У императора болел бок, и ему немного стало легче после того, как к боку были приложены нагретые полотенца. С императором оставался граф де Монтолон, не покидавший его до тех пор, пока не появился гофмаршал вместе с докторами. Император, положив руку на бок, заявил д-ру Арнотту: «Доктор, боль здесь, это — печень!» Д-р Арнотт заверил его, что это не так, но император оставался убежденным в своей правоте. Император спросил д-ра Антоммарки, как обстоят дела у Новерраза. «Опасность еще не миновала, — доложил доктор, — но я думаю, что мне удалось справиться с болезнью». Вечером император стал жаловаться на тошноту. В 6 часов вечера я сменил гофмаршала; в 9 часов вечера меня сменил граф де Монтолон. Император не заблуждался в отношении состояния собственного здоровья: днем он говорил с графом де Монтолоном о составлении своего завещания и спросил его в моем присутствии, будет ли достаточно двух миллионов для того, чтобы выкупить собственность его семьи в Бургундии. Собирался ли император писать другое завещание? Мне было известно об одном завещании, которое в тот вечер я относил графу Бертрану. Император жаловался на то, что пули минули его только для того, чтобы оставить беспомощным и без той заботы, которая необходима в его состоянии. В ночь на 11 апреля император чувствовал себя более спокойно; доктор приписал это воздействию успокаивающего средства, которое император принял по настоянию графа де Монтолона.
324
Речь, вероятно, идет о Жане Франсуа Ройере, главном фармацевте армии Востока в 1789 году и во время экспедиции французских войск в Сирию.
За профессиональную непригодность и за нарушение дисциплины он был уволен из рядов армии в конце Египетской кампании и остался в Египте, где был убит в 1804 году. Здесь император ссылается на обвинения, выдвинутые против него в связи с жертвами чумы в Яффе.