Графиня Бертран, не появлявшаяся в течение нескольких дней, пришла после того, как удалились доктора, чтобы осведомиться о состоянии здоровья императора. О ее визите я сообщил Его Величеству, который оставался наедине с гофмаршалом; император сказал мне, чтобы я поблагодарил ее. Когда уходил д-р Антоммарки, он выразил надежду на улучшение здоровья императора, которую не разделяли д-р Арнотт, а также д-ра Шортт и Митчелл[325], созванные для консультации днем в доме графа де Монтолона.
17 и 18 апреля император провел наедине с графом де Монтолоном несколько часов. Поскольку императору надоела вода, настоянная на лакрице, он понемногу стал пробовать другие напитки, выставленные на столике рядом с постелью, такие как лимонад, вода, настоянная на малине, и ячменный отвар. Граф Бертран пришел за несколько минут до появления докторов. Когда они вошли, император, сидевший в кресле, сказал мне слабым голосом: «Открой эту дверь в сад, сын мой, чтобы я мог подышать этим божественным воздухом. Бертран, — обратился он к гофмаршалу, — пойдите и сорвите мне розу. Воздух — это такая прекрасная вещь, — добавил он, обратив взор к небесам. Затем, взяв розу, он сказал, повернувшись в сторону д-ра Арнотта: — Нам мало того, что розы окружают нас, мы хотим наслаждаться ими еще больше и потому подносим их к своему лицу, подобно тому, как легкие, расширяясь, никогда не могут вдоволь надышаться чистым и ароматным воздухом. Нам нравится поближе подносить к себе розу, чтобы лучше насладиться ее ароматом. Что вы думаете по этому поводу, доктор? Мы здесь не очень-то избалованы».
Гофмаршал немедленно перевел высказывание императора, на которое доктор ответил следующим образом: «Воздух на острове Святой Елены не такой уж плохой. Развлечений и физических упражнений — вот чего вам не хватает».
«Вы имеете в виду могилу, доктор, ее не придется дожидаться долго; ваше правительство будет довольно». Император уже настолько ослаб, его физические силы настолько уменьшились, что не было сомнений в том, что он говорит правду. В обед он поел немного супа с желе и утром следующего дня побрился с большим трудом. Днем я передал графу де Монтолону список вещей императора, о котором он просил меня. «Ночь была такой же беспокойной, как и все предыдущие», — констатировал граф де Монтолон, покидая императора.
17 апреля, когда граф де Монтолон пришел намного раньше, чем обычно, император попросил его продолжить чтение книги о кампаниях Ганнибала. Д-ра Арнотт и Антоммарки пришли в 4 часа дня; император встал с постели и, опираясь на графа Бертрана, пошел к своему креслу, чтобы сесть в него. Из того, что ему было предложено на обед, император съел очень мало, и д-р Арнотт настоятельно просил его поесть еще. «Какой в этом смысл, — ответил император, — поскольку мой желудок все равно не держит пищу? Вы точно узнаете о моей болезни только тогда, когда вскроете меня».
В это утро император завел разговор с графом де Монтолоном о нашем возвращении в Европу. Он проверил наличие имеющейся провизии и примерно подсчитал то ее количество, которое, вероятно, потребуется нам во время плавания; даже овцы, содержавшиеся в овчарне, не были забыты. Император говорил об этих вещах со всеми подробностями и со спокойствием, которое свойственно сильному духом человеку, такому, каким он был сам. В тот же вечер, когда ушел гофмаршал, император попросил поставить лампу с абажуром у изголовья его постели так, чтобы свет не беспокоил его, и распорядился, чтобы я продолжил ему чтение книги о кампаниях Ганнибала. В 9 часов вечера появился граф де Монтолон; я оставил его наедине с императором, а Сен-Дени — спящим в соседней комнате. Поскольку император был прикован к постели, он слушал мессу, не вставая. Ночь 19 апреля была трудной, император был не в состоянии отдохнуть; последовавший день был отмечен беспокойным состоянием, которое во второй половине дня, наконец, прошло[326]. Отпустив графа де Монтолона, император послал меня в библиотеку, чтобы я принес ему книгу Гомера, и попросил графа Бертрана почитать ему: «Гомер так хорошо описывает сцены смотров и совещаний, которые я сам проводил накануне сражений, что я всегда наслаждаюсь, когда слушаю его поэму». В 4 часа дня он положил себе на тарелку немного мясного желе, предварительно попросив д-ра Арнотта попробовать его, д-р Арнотт нашел желе хорошим. В течение дня император не чувствовал тошноты, поскольку, как он сам сделал вывод, он не двигался по комнате.
325
Д-ра Томас Шортт, Чарльз Митчелл, Метью Ливингстоун и Фрэнсис Бертон были приглашены д-ми Антоммарки и Арноттом на консультацию в четверг 3 мая 1821 года. Никто из этих четырех докторов не видел императора, совещание проводилось в комнате французского врача. Они поставили совершенно различные и неубедительные диагнозы. Только Ливингстоун присутствовал при процедуре аутопсии.
326
Примечание Маршана: «Г-н де Ботерн в своей книге, озаглавленной «Беседы Наполеона на религиозные темы на острове Святой Елены», пишет, что 20 апреля, после мессы, император исповедался и получил причастие и что это событие, рассказанное г-ном Норвином, было подтверждено мною.
Ничего подобного я не говорил г-ну де Ботерну, поскольку, как мне известно, такого события не происходило. Император мог пригласить к себе отца Виньяли в этот день, хотя он редко приглашал его, но если бы его привели к императору ради этого религиозного акта, то я бы не забыл об этом; ничто до настоящего дня не говорит мне о том, что император был намерен выполнить этот религиозный долг, о котором говорит г-н де Ботерн. Ему я также не сообщал о том, как он утверждает, что однажды генерал Бертран, покидая императора, пожимал плечами, шепча слово «капуцин».
Г-н де Ботерн пытается опорочить благородный характер графа Бертрана, представляя его человеком, омрачавшим последние минуты жизни императора, когда, наоборот, этот честный офицер оставался таким же, как и в течение всей своей жизни: полным привязанности, уважения и преданности императору.
Автор книги приписывает императору мысли, не принадлежавшие ему, и манеру говорить, которая не была ему свойственной; он изображает его христианином по своему вкусу, а не таким, каким мы знали его в Париже, на Эльбе и на острове Святой Елены.
Г-н де Ботерн был или введен в заблуждение, или неверно сообщает то, что было сказано ему. Это он сделал, рассказывая о событиях, имеющих отношение ко мне».