Ноги императора были постоянно закутаны в горячо нагретые полотенца. Граф Бертран и граф де Монтолон всю ночь дежурили около него. Супруга гофмаршала зашла на минуту к императору, чтобы повидаться с ним, и весь день провела в библиотеке, где для обеда был накрыт стол. Несколько французских слуг, которые не имели доступа в спальную комнату императора, с нетерпением ждали новостей от меня или от Сен-Дени, когда мы выходили к ним.
4 мая император отказывался от любой помощи, предлагавшейся ему. Он продолжал пить воду, смешанную с вином и сахаром, или подслащенную воду, ароматизированную цветками апельсинового дерева: это были единственные напитки, которые, казалось, доставляли ему удовольствие. Каждый раз, когда я подавал их ему, он говорил мне: «Это очень хорошо, мальчик мой». Его часто рвало тем, что он принимал, позывы к рвоте стали более постоянными. Он сделал попытку встать с постели. Д-р Антоммарки попытался помешать ему сделать это, но император оттолкнул его, явно недовольный тем, что его хотели удержать в постели, и потребовал, чтобы его оставили одного. Днем начался приступ икоты, который продолжался до позднего вечера. Время от времени граф де Монтолон предлагал ему чего-нибудь выпить. Около 10 часов вечера он, казалось, заснул под сеткой от комаров, которую низко опустили. Я оставался рядом с его постелью, наблюдая за каждым его движением, в то время как оба доктора, граф де Монтолон и гофмаршал тихо разговаривали друг с другом, расположившись у камина. У императора возник позыв к рвоте: я немедленно приподнял сетку от комаров, чтобы предложить ему небольшой серебряный таз, в который его вырвало черной жидкостью, после чего его голова устало упала на подушку. Икота, появлявшаяся с интервалами, стала более частой. У императора начался бред. Император произносил много невнятных слов, из которых можно было разобрать «Франция… мой сын… армия…» Можно с большой уверенностью прийти к выводу, что его последние мысли касались Франции, его сына и армии. Это были его последние слова, которые нам предстояло услышать. Такое его состояние продолжалось до четырех часов утра, и нарывные средства, приложенные к его ногам, не дали никакого эффекта.
В 4 часа утра возбужденное состояние императора сменилось спокойствием. Это было спокойствие мужества и смирения; взгляд императора оставался устремленным в одну точку, рот — опавшим. Несколько капель подслащенной воды, влитых графом де Монтолоном в его рот, немного усилили его пульс; из благородной груди императора вырвался вздох, в нас пробудилась надежда, но — увы! — это был лишь полет его души, покидавшей свою смертную оболочку и улетавшей в вечность.
В 6 часов утра были открыты ставни. Гофмаршал распорядился, чтобы графиню Бертран информировали о состоянии императора. Она пришла в 7 часов утра. К подножию постели императора было придвинуто кресло, и графиня, усевшись в него, оставалась в нем весь день. Французские слуги, чьи обязанности не допускали их вовнутрь здания, пришли к императору[332]. Они сдерживали боль в себе; тишина комнаты не могла не леденить их души, все они присоединились к нам, окружив постель императора. Новерраз, предельно ослабевший, по-прежнему хотел присутствовать при последнем вздохе императора. Взгляд наших глаз был устремлен на эту величественную голову, над которой склонился только д-р Антоммарки, старавшийся увидеть, осталась ли какая-нибудь жизнь. Все было напрасно, среди нас воцарилась безжалостная смерть. Время от времени, используя губку, немного смоченную подслащенной водой, граф де Монтолон утолял жажду императора, у которого более не осталось сил глотать воду иным путем. Только с помощью губки освежались неподвижные губы императора; та влага, что не попадала в рот императора, собиралась с губ и с подбородка графом де Монтолоном его льняным носовым платком.
В 5.50 после полудня послышался пушечный выстрел, служивший сигналом отбоя. Солнце, блеснув своим последним лучом, скрылось за горизонтом. Это был также тот самый момент, когда великий человек, властвовавший своим гением над всем миром, был готов облачиться в свою бессмертную славу. Тревожное состояние д-ра Антоммарки достигло предела: рука стала ледяной. Д-р Арнотт подсчитывал секунды между вздохами; сначала пятнадцать секунд, потом тридцать, затем прошло шестьдесят секунд.
Императора больше не было!
Его глаза неожиданно раскрылись; д-р Антоммарки, стоявший около головы императора и уловивший последний толчок пульса на шее, сразу же прикрыл их. Губы императора стали бесцветными, рот слегка сжался; в этом состоянии его лицо выражало спокойствие и безмятежность, стало заметно, как оно разгладилось. К постели подошел гофмаршал, склонил колени и поцеловал руку императора. Граф де Монтолон и все присутствовавшие подошли к императору и с чувством религиозного почтения целовали его руку, которая была так добра к ним и которую только что смерть превратила в лед.
332