Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации

Пустыня Доблесть и невежество арабов до Мухаммеда

Все вокруг нас – безжалостная пустыня; голый, черный, блестящий берег, состоящий из вулканической лавы. Несколько зеленых ростков полыни на острых каменных выступах распространяют смолянисто-сладкий аромат под иссушающим громадным солнцем…

Бескрайняя равнина и наносы, состоящие из ржавых и голубоватых базальтовых глыб… Твердые, тяжелые, как железо, и звучащие, как колокол, породы. Отполированные песчаным ветром пустыни, породы блестят на солнце.

Это страшное, непригодное в глазах европейца для жизни место и есть добрая бедуинская земля – вотчина отважного Моахиба. Здесь, где здоровый, разреженный воздух, посреди своих обильных стад живут крепкие и грубые горцы-бедуины.

Мы едем дальше по горной дороге вдоль остатков сухой кладки стен, чего-то вроде брустверов и небольших укрытий, похожих на загоны для овец, которые строят пастухи для защиты от волков в горах Сирии. Кроме них встречаются небольшие постройки, напоминающие усыпальницы, поднятые на поверхность земли. Есть и другие – насыпи полукруглой формы, возможно курганы. Кочевники говорят, что это знаки, указывающие, где раньше были источники, но старые знания утрачены. Если я об этом спрашиваю встречного бедуина, он бесстрастно отвечает:

– Дела прежнего мира, до правоверных.

* * *

Остановитесь здесь и плачьте об одной незабываемой любви, о старом[2]
Лагере в краю песков, раскинувшемся от Кустарников и до начала Разлива,
От Долины до Высот. Эти знаки не исчезли пока еще,
Хоть все уносится обратно на север и на юг.
Взгляни на белых ланей след, рассеянный в дворах старинных,
И пятна от чернил, похожие на перца семена.
Двое, едущих верхом со мною, держатся поближе к стороне моей:
Так как? Ты примешь ли от горя смерть свою, о человек?
Неси же до конца ты то, что должен
Нести.
Обоим вам рассказываю я – для этих слез я больше подхожу —
Найти где место среди этих стен крошащихся мне,
Чтоб выплакаться?

История стара как мир – такова же, как и другие
До нее. Все то же, и снова с нею в Месте мы Раздора.
Вставали женщины, когда их аромат был сладок,
Как предрассветный бриз, сквозь ветви дующий гвоздики.
Я так страдал из-за любви, так сильно, что текли слезы
По груди моей, и пояс взмок от плача.
И все же – были женщины и у меня в счастливые, хоть редкие деньки;
И в лучший из всех дней, во дворике
Вошел я в паланкин ее и в паланкин двоюродного брата моего.
– Несчастный, нужно мне идти! – она сказала. – И спасибо тебе! —
Наклонялся паланкин и вместе с нами качался —
Спустись, Имрууль-Кайс! Верблюд рассержен будет!
А я: «Продолжай – останься – расслабься – и ослабь узду —
Ты никогда меня не сбросишь; я снова буду вкушать вот этот плод;
Оставь, ведь голова есть и у зверя; о нем не беспокойся – вместе мы сейчас.
Продолжай и давай приблизимся к плоду любви! Сладки уста твои,
как яблоки.
Я ночью приходил любить тебя, но ты была беременной или кормила дитя».
Я смог заставить женщину такую забыть ребенка годовалого,
Пока не закричал за нею он. Вполоборота повернулась она к нему,
Но бедра подо мной лежали тихо.
Однажды не исполнила она мое желание на дюне
И, давши клятву, поклялась, что сдержит клятву…
Сами орешки белой девственности, запретные в скорлупках,
Сколько б ни играл я ради удовольствия и ни проводил время в играх.
Той ночью мимо я прошел надсмотрщиков,
наблюдавших за палатками своими,
Мужчин, которые бы пригласили меня лишь затем,
Чтоб славу обрести моим убийством,
В час, когда на небе ночи ярко мерцают Плеяды,
Похожие на пояс, усыпанный камнями драгоценными и жемчугом;
В такой час пришел я; она уже почти совсем разделась, ко сну готовясь,
Переодеваясь за ширмою шатра.
– Богом клянусь! – она мне прошептала. – Нет оправдания тебе!
Теперь я знаю, что, и увядая, ты будешь столь же необуздан.
Дальше пошли мы вместе; я вел, она тащила за нами
Вышитый низ мантии, который заметал следы все.
Когда прошли мы мимо огороженных дворов, пошли мы прямо
В сердце пустыни, волн и вздымающихся холмов песочных.
Я голову ее привлек к своей, и она, касаясь локонами, прижалась ко мне,
Стройная, но мягкая в лодыжках даже.
Талия ее тонка, и бел слегка округлый живот,
А кожа чуть повыше груди сверкает зеркалом отполированным
Или жемчужиной из первой воды, слегка позолоченной белизной,
Питающейся из водоема чистого, не замутненного ногами мужчин.
Дивных волос каскад на голове прекрасной – черных-черных,
Густых, свисающих, подобно гроздьям фиников на пальме.
И вьющихся и, кажется, ползущих вверх к макушке,
А там сплетающихся узлом и рассыпающихся взрывом локонов;
Маленькая талия ее податлива, как узда загнутая;
А икры бледные сравнимы с тростником под тенью пальмы.

2

Здесь и далее перевод стихотворений с английского языка Н.В. Догаевой-Розман.