Отмеченный выше подход буржуазных историков к проблеме ересей в целом, лишающий их возможности определить подлинную роль и характер ересей и еретических движений, находит свое прямое отражение и в оценке ересей и еретических народных движений, распространенных во Франции в XIII–XIV вв.
По отношению к катарам проявляется стремление объяснить происхождение их концепций механическим заимствованием еретиками Запада идей, распространенных на Востоке, в Византии и Болгарии и т. д. Родоначальниками этого направления буржуазной историографии следует считать профессора-теолога из Страсбургского университета Ш. Шмидта, выпустившего в середине прошлого века большой двухтомный труд о катарах (357).
У современных буржуазных историков и философов отрицание роли среды, социально-экономических факторов в появлении и развитии ересей приобретает откровенно антимарксистский характер. По мнению А. Борста, К. Тузелье, Ж. Поля, П. Шоню, как и многих других, вальденство и катаризм — это глубоко религиозные движения (251; 366, р. 19 и след.; 350, р. 308–313; 259, р. 88–89; 304). Французский католический историк М. Пако считает сущностью вальденства провозглашение идеала евангельской бедности как результат религиозных поисков, появившихся в христианстве (католицизме) во второй половине ХII в. (348). Однако, как справедливо отметила еще Н. А. Сидорова (в частности, в отношении ереси катаров), отказ буржуазных историков от рассмотрения социального содержания катаризма и его связей с окружавшей действительностью лишает этих историков возможности раскрыть и философско-богословский смысл изучаемого еретического учения (190 с. 82; см. также 96, с. 102–104).
Характеристика современными буржуазными историками ереси бегинов сходна с их оценкой других еретических движений — для них это сугубо религиозное явление, не обусловленное социальным протестом народных масс. Из работ последних лет, в которых находит отражение эта точка зрения, отметим книги П. Шоню, Ж. Поля, Ж. Делюмо, Л. Литла (259, 350, 265, 322) и других авторов[10].
В последние десятилетия наряду с буржуазными историками, придерживающимися религиозно-идеалистических взглядов, за рубежом появляются авторы, тяготеющие — явно под влиянием марксистской, прежде всего советской историографии— к материалистическому объяснению событий. Так, французский прогрессивный историк Ж. Легоф признает, в частности, антифеодальный характер ересей. Он пишет о кризисе католицизма в XIV–XV вв., связывая его по существу с глубокими социально-экономическими потрясениями, охватившими Западную Европу в то время (317, р. 119–124, 140–142).
Следует отметить также работу французского историка Э. Делярюэля, который писал, что в основе катаризма лежит «потрясение жизни бедных на Западе» (264, р. 33), работу итальянского историка Р. Манселли, подчеркнувшего, что проблема ереси катаров в Лангедоке не была проблемой исключительно религиозной; глубокие последствия ее распространения проявились в самых различных направлениях и особенно в политическом. Историческая судьба Лангедока в значительной степени определялась движением катаров (329, р. 129, 173). Ж. Дювернуа также в определенной мере связывает появление на Юге Франции ереси катаров с социальными коллизиями (275, р. 7).
Р. Нелли — известный специалист по изучению катаров во Франции в средние века — в докладе на Международном конгрессе политических наук в Мюнхене в 1970 г. поставил вопрос о катаризме как проявлении феодальной оппозиции (345). Среди произведений о вальденсах, написанных с материалистических позиций, следует выделить книгу французского историка П. Лётра (321). Ж. Легоф в соответствии со своим более объективным подходом к проблеме ересей называет бегинов социально-религиозной группой (358).