«Наверное, начался третий урок первой смены, — тоскливо подумал он. — Еще не поздно вернуться. Можно даже успеть повторить физику…»
Но у поворота тропы уже маячила фигура Ромки. Он ел шоти[6], размахивал сеткой с продуктами и кричал при этом:
— Э! Быстрей, ну! Сколько ждать можно?..
Солнце ползло вверх по небу, тропа ползла вверх по горе, а все остальные ползли вверх по тропе. Легче всего было солнцу, труднее всех Минасику. Во-первых, он был немного толстоват, во-вторых, ходить по горам ему приходилось не так-то уж часто, и, в-третьих, мама одевала его теплее, чем это полагалось по сезону. Обливаясь потом, Минасик опирался на сачок, как на посох, во рту у него все пересохло, а горячая тропа становилась все круче, и казалось, что ей самой нестерпимо хочется, перевалив через гребень, сбежать наконец в какую-нибудь прохладную низинку, заросшую кизиловыми кустами, окунуть сухие камни в мелкую прозрачную речушку, смыть с себя колючую пыль.
Но на карте не было никаких речушек и приветливых низин. Имелся, правда, родник, но до него надо было еще добираться и добираться.
Пить хотелось всем, и каждый переживал это по-своему. Ромка, наевшись хлеба с сыром, корил всех за то, что не взяли с собой воду.
— Ну и купил бы в гастрономе лимонад, — сказал ему Ива.
— А ты напомнил мне? Скажешь, напомнил?
Алик в такие разговоры не встревал, потому что, сколько ни говори, ни вода, ни лимонад от этого не появятся.
— Почему не взяли лимонад?! — настырничал Ромка. — Почему, ва?
Ему никто не отвечал.
Тогда он принялся за Минасика.
— Где твой родник?! — наскакивал Ромка. — Где, ну? Карты рисует, профессор Копижир! Родник, озеро… Где родник?!
— Не дошли еще, — оправдывался Минасик. Он брел позади всех, держась за сачок двумя руками. — Сперва должен быть загон для баранов, а потом уже родник.
Минасик был прав лишь отчасти. Загон для баранов и родник оказались в одном и том же месте. Каменное корыто, обросшее зелеными волосами тины, было полно воды. Тоненькой струйкой стекала она вниз по каменному желобу.
Ромка первым добежал до родника. Он окунулся в него по плечи и замер. Можно было подумать, что он пьет не только ртом, но и ушами, и носом, и глазами. На дне корыта сидели маленькие лупоглазые лягушки. Но всем было не до них — пусть хоть крокодилы сидят!
Вода, не очень холодная и солоноватая, только сначала показалась вкусной.
— Так себе водица, — сказал Ива, напившись.
— Лучше, чем никакая, — возразил Алик.
— Лимонад как забыли купить! — снова возмутился Ромка. — Теперь с лягушками пьем.
— Вообще-то лягушки… — начал было Минасик, но его перебил чей-то окрик:
— Э, швилебо![7]
Обернувшись, они увидели пастуха с седой бородкой. Он стоял у входа в кош[8] и махал им рукой.
— Что вы пьете эту воду? — кричал старик. — Это плохая вода, кто ее пьет? Только мои овцы. Вон там, за холмом, хорошая вода, настоящий цкаро[9], сладкий и холодный. Под большим дубом, внизу сразу.
— Вот видите! — торжествовал Минасик. — На нашей карте все верно: сперва загон, а потом уже родник.
— Ты бы и пастуха нарисовал. — Ромка шел, поминутно сплевывая себе под ноги, видимо, вспоминал лягушек на дне каменного корыта.
Теперь тропа, словно ей тоже надоело тащиться под солнцепеком, частенько ныряла в неглубокие тенистые ущелья, заросшие барбарисом и дроком. Прошли заброшенное кладбище и каменный столб с полустершейся надписью: «Здесь начинаются владения князя…», а озера все не было. Не было и леса. И крутого спуска перед лесом. А все должно уже было появиться, если верить Минасикиной карте.
— Ну где твой дремучий лес? — насмешничал Ромка.
Леса не было. Деревья стояли больше в одиночку или небольшими группами.
— А где озеро? — не унимался Ромка. — Э, лучше б я в другое место на «шатало» пошел бы.
— Чего ты пристал? — возмутился в конце концов Ива. — Родник был? Был. И кладбище, и столб были. Значит, будет и озеро.
— И лес дремучий?
— И лес.
— Пусть тогда Алик в лесу зайца убьет. Шашлык сделаем. — Чувствовалось, что Ромка проголодался.
— Зайца трудно найти. — Алик переложил берданку с плеча на плечо. — Собаки нужны. Вот у дяди Коли — Унал и Гера…
Ромка терпеть не мог дяди Колиных собак. У него у самого была собака. Когда кто-нибудь, разглядывая ее закрученный девяткой хвост, замечал: «Дворняжка типичная», Ромка смертельно обижался.