— Ох, — вздохнула Либби. — И как же сделать так, чтобы мы с Бобом жили вместе долго и счастливо и умерли в один день?
Я на секунду задумалась.
— Ну, ответ очевиден: тебе нужно столкнуть машину в реку, — сказала я и рассмеялась.
Либби не двигалась секунд десять. Ее руки, вцепившиеся в руль, становились все белее и белее. Потом она вышла из машины и огляделась по сторонам. На Северной набережной по-прежнему никого не было: ни мальчишек, пытающихся украсть с пристани лодку, ни туристов, ни собачников. Ни мужчин, которые разыскивали бы меня. Либби издала звук, немного похожий на тот, который мы недавно слышали от Би.
— Ты права, — сказала она. — Больше ничего не остается.
— Либби, — спохватилась я. — Это была шутка!
Она забралась обратно в машину, кое-как в три приема проделала разворот, пока машина не встала по направлению к реке, и подъехала к самому краю набережной. На секунду мне показалось, что сейчас она съедет прямо в реку. Я стояла и не знала, шутит ли она, не знала, надо ли мне смеяться или стоит попытаться ее остановить. Тут она вышла из машины и, обойдя ее, встала позади. Либби была маленькая и хрупкая, но, увидев, как напряглись ее бицепсы, я поняла, что руки у нее очень сильные. Машина сдвинулась с места — видимо, Либби сняла ее с ручника. Она толкнула еще раз, и передние колеса выкатились за край набережной.
— Либби, — снова сказала я.
— Я, наверное, сошла с ума. Что я делаю?
— Ничего не делаешь. Все, Либби, перестань. Как ты объяснишь это Бобу?
Она столкнула машину в реку и бросила вслед за ней ключи.
— Скажу, что, наверное, это сделали мальчишки, — сказала она, когда машина, громко булькнув, пошла ко дну. — Те, что стянули у меня ключи. Звучит бредово, конечно, но никто ведь не подумает, что я дошла до того, чтобы столкнуть собственную машину в реку, правда? Не знаю, что должно было бы случиться, чтобы я решилась на такую глупость. Господи боже. Спасибо тебе, Мег. Это была блестящая идея. Я позвоню завтра, если доживу до утра.
Она посмотрела на часы и двинулась по набережной в сторону Лимонного дома. Ее красная шаль трепетала в порывах ветра подобно флагу. Мне на ум пришла одна буддийская притча о флаге, развевающемся на ветру. Что движется — ветер или флаг? Двое монахов спорят об этом, и тут к ним подходит мудрец и говорит: «Ветер не движется и флаг не движется. Движется разум». Я медленно пошла вперед, и Беша принялась заново обнюхивать скамейки с таким видом, будто ничего не произошло. Либби уходила не оглядываясь, и я смотрела, как она становится все меньше и меньше, пока наконец она не дошла до угла и не свернула в сторону бухты Баярд. Конечно, любой ученый сказал бы вам на это, что на самом деле она не становилась все меньше и меньше, просто она с каждым шагом удалялась.
Ветер обдавал реку своим тяжелым дыханием, я пыталась утащить Бешу домой и краем глаза поглядывала на рябь черновато-зеленоватой воды. От машины Либби не осталось и следа. Я смотрела на реку — на скамейки я не смотрела. Поэтому, когда кто-то окликнул меня, я подпрыгнула от неожиданности. Это был мужчина, его силуэт наполовину скрывала мгла. Беша уже нюхала его древние походные ботинки, а он гладил ее между ушей. На нем были джинсы и пальто с большими деревянными пуговицами. Спутанные черные с проседью волосы падали ему на лицо. Получается, он сидел здесь и видел, что произошло? Наверняка. И слышал, что все это была моя идея? Он посмотрел мне в глаза. Я уже и так знала, что это Роуэн. Так значит, он все-таки пришел. И все это время приходил каждое воскресенье?
— Привет, — сказала я чуть слышно. — Ты…
— Здравствуй, — ответил он. — Прохладно сегодня, да?
— Да уж, не жарко.
— У тебя все в порядке?
— Да. Вроде в порядке. А ты как?
— Мерзну. И настроение ни к черту. Весь день просидел в Центре, работал над главой о «Титанике». Представляешь, все никак ее не закончу. Наверное, надо радоваться тому, что я вообще до сих пор жив. Все говорили, что пенсия меня убьет.
Роуэн и его подруга Лиз перебрались в Дартмут чуть больше года назад, чтобы ухаживать за матерью Лиз. Они жили у крепости, в эллинге,[5] переоборудованном под жилье. Из их окон открывался потрясающий вид на вход в бухту. Внутри дом был обставлен со вкусом, там не было ничего лишнего и ни один предмет не выглядел старым или потрепанным, хотя в действительности всем вещам было по многу лет. Как-то раз они пригласили меня на обед — Роуэн тогда еще не вышел на пенсию. Лиз была слишком сильно накрашена и разговаривала с ним как с ребенком. Рассказывала истории о том, как Роуэн на три часа потерялся в торговом комплексе, как явился в джинсах на рождественскую вечеринку ее фирмы, куда всех приглашали в смокингах, и как одним прикосновением сломал новую посудомоечную машину. Я тогда представила его себе сидящим в просторном кабинете Гринвичского университета: вокруг ни души, окно настежь открыто, за ним — лужайка с недавно подстриженной травой; Роуэн завален книгами и пьет хороший кофе, содрогаясь при мысли, что дома его ждет очередной званый обед. И зачем только он уходит на пенсию? — подумала я тогда.
5