Диалог не касается политической организации общества, очень мало затрагивает экономическую и материальную стороны вопроса. В основном речь здесь идет о духовном, интеллектуальном развитии граждан. Условно «Диалог» можно разделить на несколько разделов, в которых Леги последовательно описывает нравственные законы, управляющие разными сторонами жизни общества.
Возможно, Марсель Пеги и прав, утверждая, что идея Града гармонии принадлежит Марселю Бодуэну. Несомненно все же, что как художественное произведение «Диалог» полностью является творением Пеги. Об этом свидетельствует его стиль, характерный стиль Пеги, который никогда не спутаешь ни с чьим другим. Бесконечные повторы создают впечатление тугого клубка. Пеги ни на секунду не дает забыть читателю о том, что для него самое важное. Все разделы сцеплены между собой этими основными идеями. Все начинается и заканчивается в одной точке.
Много лет спустя Пеги, утративший многие иллюзии и отказавшийся от утопий, не забудет свой Град. Это слово мы не раз встретим в его произведениях. И всегда оно будет означать сообщество людей, объединенных нравственными идеалами.
Познакомившись с Градом гармонии и добавив к этому заявление Пеги о том, что «социальная революция будет моральной или ее не будет вовсе», [29] мы видим, насколько романтическим было у него представление о социализме. Романтический максимализм молодого Пеги заставил его воспринять социализм как Град гармонии при приоритете нравственного начала. Это чрезвычайно важное для жизненной и литературной концепции Пеги положение — главное, что отличало Пеги, Бодуэна и их кружок от прочих социалистов, например Жореса. Не без влияния Бергсона Пеги утверждал, что истинная революция «сводится главным образом к все более глубокому проникновению в неисчерпаемые запасы внутренней жизни, поэтому величайшие люди революционного действия — это люди, обладающие в высшей степени богатой внутренней жизнью, это мечтатели и созерцатели». [30]
Эти представления были очень далеки от истинного положения вещей. Вот как описывает Роллан съезд социалистической партии в 1900 году: «Если лагерь противника прерывал выступление оратора, то приверженцы последнего поднимали страшный шум, чтобы восстановить тишину; тогда поток бесцветной брани затоплял весь зал. Целый день, с девяти утра до шести вечера, зал походил на псарню, полную рычащих собак: налитые кровью лица, грозящие кулаки, протянутые руки, — совсем как у «Горациев» и «Куриациев»… справа и слева — продажные шарлатаны социалистической партии, такие, как знаменитый Эдвард, директор газеты Матэн, снимали свои сюртуки, чтобы стать похожими на рабочих». [31] Да, это менее всего было похоже на дружественное собрание единомышленников, «мечтателей и созерцателей». Это была политика. Революция же для Пеги никогда не была политическим переворотом. В его представлении она и не была разрывом с традициями; она была возрождением, выражением жизненной силы традиции, «тропой, ведущей к Христу, а не к смерти». [32] Отсюда понятно, какие горчайшие разочарования должен был испытать Пеги при столкновении с реальными историческими событиями, если не разрушившими до конца, то значительно поколебавшими самые основы его социализма, социализма нравственного, а не политического.
Первое и глубочайшее разочарование постигло Пеги в связи с событиями, связанными с делом Дрейфуса, которое стало важнейшим этапом его жизни.
Пеги заканчивал обучение в Нормальной школе, когда офицер Французского генерального штаба, еврей по национальности, Альфред Дрейфус был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Поводом для обвинения послужила опись документов (так называемое «бордеро») о состоянии французской артиллерии, найденная горничной, агентом французской контрразведки, в немецком генеральном штабе и переданная во французскую контрразведку. Явных доказательств того, что эти документы были составлены Дрейфусом, не было. Против него свидетельствовал полковник Анри, но сличение почерков ничего не показало. Тем не менее Дрейфуса разжаловали, и военным судом в 1894 году он был приговорен к пожизненному заключению на Чертовом острове (Гвиана). В 1896 году глава французской контрразведки полковник Пикар узнал, что майор Эстергази, офицер французского генерального штаба, поддерживает постоянные контакты с офицерами немецкого генерального штаба, и установил его виновность. Брат Дрейфуса, Матье, также направил военным властям письмо, в котором доказывал виновность Эстергази. В палате депутатов были сделаны запросы правительства, но Эстергази, пользовавшийся поддержкой генералитета, был полностью оправдан военным судом, а полковник Пикар, продолжавший борьбу за оправдание Дрейфуса, подвергся гонениям и в 1898 году был уволен с военной службы. 13 января 1898 года Эмиль Золя опубликовал в республиканско-социалистической газете Орор открытое письмо президенту республики — знаменитое «Я обвиняю». Письмо и последовавший за ним судебный процесс над самим Золя были подобны разорвавшейся бомбе. Поднялась широкая волна протеста прогрессивной общественности, требующей пересмотра дела. Франция разделилась на дрейфусаров и антидрейфусаров. Наконец, в 1898 году после бегства и признания Эстергази и доказательства фальшивки, сфабрикованной полковником Анри, пересмотр дела становится неизбежным. Дрейфусу предлагается подать прошение о помиловании. Осенью 1899 года в Ренне снова собирается военный суд, вынесший постановление о помиловании, которое, безусловно, не могло удовлетворить дрейфусаров. Только 12 июля 1906 года Кассационный суд выносит вердикт об ошибочном осуждении Дрейфуса. Его восстанавливают в правах, и он вновь становится офицером французской армии.
29