Орхидея поплыла обратно к берегу и оставила лодку Панчо, привязав ее к пирсу рядом с остальными. На следующий день она рассказала ему о сделке и о том, что все они должны сделать то же самое. Конечно, ей никто не поверил, но Орхидея сдержала слово. С тех пор, сколько бы она ни поймала, половину она бросала обратно в воду. Когда местные жители увидели, что у этой девочки, недоростка, которую они называли невезучей, есть улов, они сами попытались заключить сделку с рекой. Кто-то убирал бутылки и банки с берега. Кто-то предлагал взамен истории и беседы. К концу сезона жара спáла, вернулась и рыба, и дожди.
Речное чудище никто никогда не видел, кроме Орхидеи, хотя ходили слухи, что его заметила парочка американских туристов, которые в своем веганском блоге публиковали снимки экзотической дикой природы. Но они выложили только размытый кадр.
Древнее существо в день смерти Орхидеи почувствовало сигнал, переданный корнями земле и морю. И впервые за много веков речное чудище заплакало. Ведь они были в некотором роде семьей.
8. Обретение удачи
Орхидея вцепилась в подлокотники кресла и смотрела, как ее дети и внуки заполняют гостиную.
– Вы все опоздали, – сказала она грубым, как гравий, голосом.
– Мы пришли вовремя, – сказал Энрике, протискиваясь вперед. На его щеке еще виднелся отпечаток руки. Он сорвал с себя испорченный шелковый галстук и бросил его на пол. – Мы ждали снаружи несколько часов.
– Рики, – Феликс тихонько сжал плечо брата. – Теперь мы здесь.
– Abuelita[18], ты как дерево, – сказал Хуан Луис.
Близнец толкнул его локтем. Прищелкнув языком, Гастон театрально прошептал:
– Братан, нельзя же просто сказать, что бабушка – дерево.
– Но это так!
Один за другим они подходили к Орхидее. Обнимали ее. Целовали в щеку, в лоб. Сжимали грубые, морщинистые руки, покрытые крошечными веточками. Все, кроме Энрике, который пристально смотрел на огонь в камине. Когда он обернулся, в его зеленых глазах мерцали язычки пламени.
– Mamá Орхидея! – крикнула Пенелопа. Тринадцатилетняя, но еще совсем ребенок. Такой в ее возрасте Орхидея себе не могла позволить быть. Густые кудри заплетены в косы – и это делало ее на вид еще младше. Пенни подбежала к бабушке, опустилась рядом на пол и уткнулась лицом ей в колени. Орхидея закрыла глаза и глубоко вздохнула, нежно поглаживая плечи внучки.
– Мама сказала, что мы едем на твои похороны. Но ты все еще здесь. Ты на самом деле умираешь?
– Еще несколько часов нет.
Пенелопа подняла на нее широко раскрытые карие глаза с наивным беспокойством.
– Ты застряла?
– Когда я родилась, – начала Орхидея, – это было четырнадцатого мая, – я вышла только наполовину. Доктор и медсестра думали, что я умерла. Пока не достали меня в первые минуты после полуночи. Мать часто говорила мне, что из-за этого я всегда буду жить на переходе жизни. И смерть оказывается такой же. Так что да, Пенни. Думаю, я застряла. Я до конца ни здесь, ни там.
Тетя Сильвия налила себе немного вина и задумчиво кивнула. Ей нравилось давать рассказам матери рациональную интерпретацию.
– Скорее всего, это случилось из-за предлежания плечика, а может, из-за формы утробы твоей матери.
– Четырнадцатое мая, – проговорила Маримар. – Это сегодня.
– Я думала, ты терпеть не можешь дни рождения, – сказала Эрнеста, потирая свою кривую переносицу. – Ты никогда их не праздновала. Я даже не знала, какого он числа. А вы?
Ее братья и сестры покачали головами, как будто никто из них никогда по-настоящему не думал о том, что не знает, когда родилась мать. Маримар, как и Рей, рылась в документах, но так и не нашла свидетельства о рождении или какого-либо доказательства. Доказательства чего? Что бабушка реальный человек, а не пришелец из далекого волшебного царства?
– Я не утруждала вас своими днями рождения. Вот почему я прошу вас всех отпраздновать мою смерть.
– Отдает патологией, – сказал Рей. – Но так уж вышло, что мне нравится патология.
Орхидея уставилась на тлеющие угли в камине. На мгновение ее глаза стали молочно-белыми, но затем она моргнула, и темные радужки вернулись.
– Я знаю, что у вас есть вопросы. У меня нет ответов. Я сделала все, что могла. Я знала цену y lo hice de todos modos. Ya no tengo tiempo.
Семейство обменялось обеспокоенными взглядами. Орхидея никогда не переходила с языка на язык. Маримар и некоторым другим потребовалось некоторое время, чтобы мысленно перевести слова с родного языка Орхидеи. Она знала цену и все равно сделала это. У нее нет времени. Маримар сделала неуверенный шаг вперед. В ее представлении Орхидея была величественна, как гора, и непостижима, как море. Она устанавливала жесткие правила. Наполняла их умы фантазиями. Она могла смеяться и через секунду запереться у себя комнате. Как будто внутри нее была какая-то щербинка, рана, передавшаяся всем детям и, возможно, внукам. Но в женщине, которая преображалась сейчас перед ними, Маримар заметила то, что не привыкла видеть в бабушке, – страх.