— О, да, — сказала Эмма.
Знакомый запах пыли и грима встретил их, когда Гил открыл дверь наверху лестницы. В дальнем конце узкого коридорчика слегка всколыхнулась занавеска, потревоженная их приходом. Мгновением позже Гил откинул занавеску, и они вышли на левую сторону сцены.
— Одну минуту, — проговорил он. Керр прошёл к стене. На секунду она увидела огонёк от скрученной бумаги, и затем стало светло как днём.
— О, — воскликнула изумлённая Эмма. — Газовое освещение в театре! Никогда не слышала о таком.
— Мы установили его всего несколько месяцев назад, — пояснил Гил. — В твоём театре используют валики для задников?
— Конечно, — сказала она. — Опускающиеся декорации гораздо удобнее, чем плоские задники. До того, как мистер Тейт их установил, мне приходилось разрезать свои работы пополам, чего я просто не выносила. Всегда можно было видеть эту линию посередине.
— Вот это опускающиеся декорации, разумеется, — сказал Гил, указывая на холсты, уже установленные сзади сцены. — Человек по имени Самуэль Грив нарисовал эти деревья для «Сна в летнюю ночь».
Задник изображал сказочный сумеречный лес, с высокими деревьями, тянущимися кверху, некоторые из них наклонялись в ту или иную сторону. Земля была устлана маленькими пурпурными цветами.
— Они прелестны, — проговорила Эмма, подходя, чтобы рассмотреть их. Мистер Грив нарисовал цветы непропорциональными, чтобы зрителям они казались неясной, смешанной массой.
— Готов поспорить, что такого у тебя в театре ещё не используют, — сказал Гил.
Он пересёк сцену, зажёг маленькую лампу и вытянул вперёд твёрдую боковую декорацию, которая выехала легко, очевидно, благодаря установленным пазам в деревянном полу. Она выглядела просто как большая деревянная рама, на которую натянули отрез цветного шёлка, хотя и приятного розового оттенка.
— Что с этим делают? — спросила Эмма.
— Она вращается вокруг собственной оси, — объяснил Гил. — Видишь?
Он толкнул плавно повернувшуюся раму, и Эмма внезапно увидела, что смотреть на лесной пейзаж сквозь цветной шёлк — это совершенно другое дело. Свет вначале падал на шёлк, который бросал розовые отблески на деревья, выделяя мелкие пятнышки золотых листиков, вкраплённых среди листвы.
— О, Гил, как красиво!
Он усмехнулся ей, стоя посреди сцены, с руками на бёдрах.
— Вот так ты получил свои мозоли на руках? — спросила она.
— Что?
— Работая с декорациями?
— Нет. Рисовать декорации — неподходящее занятие для джентльмена, и я нахожу удивительным, что тебе позволили этим заниматься. Ты, конечно, вдова, но даже если так, театральная публика славится своей распущенностью. Тебя не беспокоит твоя репутация?
— Я рисую декорации и ландшафты в уединении собственного дома, и о моём участии известно очень немногим, — возразила Эмма. — Но мне жаль, что у тебя такие провинциальные представления об актёрах и актрисах.
Гил лениво прошёлся вдоль сцены и встал между розовым шёлком и задником с лесом.
— Ты видишь? — сказал он. — Феи будут танцевать и играть за прозрачными шелками.
Эмма моргнула. Сквозь розовый шёлк мускулистый силуэт её жениха неожиданно стал казаться таинственным и соблазнительным, притягательным как король эльфов.
— Ты, значит, Оберон? — спросила она со смехом.
— Я мог бы быть им, — ответил Керр. — На маскараде на мне не было костюма.
Он опустил руку и поднял со скамьи цветочный венок.
— Я думаю, этот венок, оставленный на сцене, принадлежит Титании, но он подойдёт. — Граф принял позу. — Tarry, rash wanton: am I not thy lord?[20]
Эмма почувствовала, как греховная улыбка Королевы Титании появилась у неё на губах. Она отбросила волосы назад и прошлась, соблазнительно покачивая бёдрами.
— Then must I be your lady[21], — сказала она, бросая Гилу взгляд через плечо. Она почти ощущала, как мерцает на лице украшенная драгоценными камнями маска, превращая её в настоящую сказочную королеву. Она сделала круг-другой, чтобы он мог насладиться движениями её бёдер, так свободно встряхивая волосами, что они плыли по воздуху, как у королевы фей. Краем глаза она видела, как мерцают золотые мазки краски на заднике, словно стайка прислужников-эльфов резвилась среди деревьев, в ожидании её приказаний.
Она окинула быстрым взглядом своего Оберона. Кажется, он наслаждается видом её груди.
— Теперь ты должна обвинить меня в прелюбодеянии, — хрипло произнёс Керр. — Титания обвиняет Оберона в том, что у того есть любовница, воинственная амазонка.
Эмма покачала головой.
— Это, должно быть, другая Титания. У моего мужа никогда не будет любовниц.
Гил направился к ней, очень медленно и легко, но с явным умыслом. Настоящее буйство пробежало ввёрх и вниз по её конечностям.
— И как именно ты собираешься избавить Оберона от его сладострастных привычек?
Но Эмма только сейчас сообразила, что там были ещё боковые рамы, обтянутые шёлком разных цветов. Она потянула за одну, и та беспрепятственно поехала по своим пазам на сцене. Большая рука Гила протянулась над её головой и вытащила раму полностью, а затем раскрутила её так, что сияние золотого шёлка озарило волшебный лес. Теперь золотые листки казались ближе, свободно танцуя между деревьев.
— Освещение обманывает зрение, — сказала Эмма с благоговением. — Они выглядят как огоньки эльфов.
Её Оберон знал Шекспира.
— Didn’t thou not lead Theseus through the glimmering night, — проговорил он, наклоняя голову и легко касаясь губами её губ, — from Perigenia, whom he ravished[22]?
Безжалостно. Эмма внезапно поняла, что ей нравится это слово. Она откинула голову назад, в то время как он целовал её. Его губы прошлись по её щеке и подбородку, оставляя за собой огненный след. Её рассудок затуманился, и руки обвились вокруг его шеи, когда она неожиданно вспомнила свою следующую реплику.
— These are the forgeries of jealousy! [23] — сказала она, вырываясь и танцуя вдоль сцены в водовороте юбок. Она оглянулась через плечо и послала ему горящий страстью взгляд королевы фей, которая решительно настроена устроить нагоняй своему избраннику. Выбранить и взять силой своего избранника.
Гил рассмеялся:
— Ты, кажется, знаешь Шекспира не так хорошо, как можно ожидать от благовоспитанной юной леди. Эта неверная строка.
— Ах, но я не леди, — указала она, чувствуя, что они уже закрыли эту тему. В подтверждение чему она сбросила одну из своих шёлковых туфелек. Она перевернулась в воздухе, блеснув украшениями на лету, и исчезла на сцене слева.
— Полагаю, что смогу донести тебя до кареты, — произнёс Гил в притворном отчаянии.
Эмма послала в полёт вторую туфельку. Та приземлилась за одной из декораций, заставив полотно дрожать. Затем Эмма начала танцевать за прозрачным розовым шёлком.
— Они легко вращаются? — спросила она.
— Конечно, — ответил он. — Мальчики, играющие эльфов, любят их крутить.
— Понятно, почему, — сказала Эмма, охваченная благоговейным трепетом от того, как разумно это было устроено. Потому что от одного движения пальцев натянутый шёлк двинулся вокруг собственной оси, и розовые блики заплясали вокруг, ложась на тёмные волосы Керра, на его худые щеки и высокие скулы, на эту его греховно соблазнительную нижнюю губу.
Гил отбросил волосы с глаз, пока она рассматривала его.
— Ты очень красив, — сказала она, боясь услышать хрипоту в собственном голосе.
— Ты это говоришь как королева или как Эмили? — спросил он, улыбаясь.
— A woman would walk a mile for a touch of that nether lip[24], — мечтательно произнесла Эмма.
— Ш-ш-ш, — сказал он, и в голосе его был смех, — Ты перепутала пьесу. Отелло, и в таком печальном контексте.
22
Не ты ль его в мерцанье звездной ночи От бедной Перигены увела? Не для тебя ль безжалостно он бросил Эгмею, Ариадну, Антиопу?
24
Неточная цитата из трагедии У. Шекспира «Отелло»: в оригинале «i know a lady in Venice would have walked barefoot to Palestine for a touch of his nether lip.», что переводится «Я знаю в Венеции одну даму, которая босиком пошла бы в Палестину, лишь бы прикоснуться к его нижней губе».