Выбрать главу

Итак, декабрь 1828 года. Предновогодняя Москва полнится слухами — Пушкин приехал! Приехал так нежданно, что никого из друзей не успел (или не захотел?) оповестить.

«Декабрь. 6… Приехал в Москву Пушкин», — записывает в дневник знакомец поэта историк Михаил Погодин.

А следом — еще одна временная зарубка: 12 декабря. Князь Петр Вяземский сообщает жене: «Здесь Александр Пушкин; я его совсем не ожидал. Он привез славную поэму «Мазепа», но не Байроновского, а своего. Приехал он недели на три, как сказывает, еще ни в кого не влюбился, а старые любви его немного отшатнулись…»

Пушкин прибыл в Первопрестольную из Тверской губернии, из Малинников, столь милых его сердцу «Вульфовых поместий». Ему так не терпится показать друзьям новую поэму. Написана она была еще осенью, написана на едином дыхании, в те счастливейшие мгновения, когда под напором поэтических строк рушатся незримые плотины, и стихи текут мощно и вольно. «Сильные характеры и глубокая трагическая тень, набросанная на все эти ужасы, — вот что увлекло меня, — признавался сам поэт, — «Полтаву» написал я в несколько дней; далее не мог бы ею заниматься и бросил бы все».

«В первый раз Пушкин читал нам «Полтаву» у Сергея Киселева при Американце Толстом и сыне Башилова…» — вновь свидетельствует князь Вяземский. А поблизости от шереметевского особняка на Поварской, где жил тогда полковник в отставке Сергей Дмитриевич Киселев, буквально в пяти минутах ходьбы — стоило лишь по Скарятинскому переулку выйти на Большую Никитскую — стоял ничем не примечательный, весьма прозаического вида деревянный одноэтажный дом с антресолями, и три его окна с распахнутыми ставнями безучастно смотрели на улицу.

Узнал ли ты приют укромный, Где мирный ангел обитал…

И жила в том доме со своими сестрами и братьями, строгой матушкой и отцом, страдавшим тяжким душевным недугом, шестнадцатилетняя Таша Гончарова, соединенная кровным родством с одним из героев пушкинской «Полтавы» — украинским гетманом Дорошенко. Жила обычной жизнью московской барышни: мечтала о первых балах и поверяла свои девичьи секреты сестрам Катеньке и Азе, исправно посещала службу в приходском храме, как то было заведено в семье, и прилежно училась, исписывая своим легким летящим почерком одну за другой тетрадки по всемирной истории и мифологии, немецкому синтаксису и географии.

И не могла знать тогда юная Натали, что судьба уже готовит ей встречу с НИМ, ее суженым, ее супругом! И что в те декабрьские дни Александр Пушкин уже в Москве, и чтобы видеть его, не надо даже закладывать экипаж — ОН совсем рядом, в доме на соседней улице! Читает друзьям свою новую поэму…

Как сладок юности покой!

Преддверие встречи. Тайное сближение судеб. Время начало свой незримый отсчет…

Тайнопись «Полтавы»

Пройдет не более двух недель, и на исходе декабря поэт увидит ее на балу у танцмейстера Йогеля в доме Кологривовых, что на Тверском бульваре. Кончился Рождественский пост, и по всей предновогодней Москве нескончаемой чередой шли балы.

Петр Андреевич Йогель был известен нескольким поколениям москвичей, и слава о его балах, что давал он в особняках московской знати, гремела по всей столице. Лев Толстой оставил их описание на страницах романа «Война и мир»: «У Йогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих «подросточков», выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами подростки, танцевавшие до упаду; это говорили взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье… Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся добродушный Йогель… было то, что на эти балы еще езжали те, кто хотел танцевать и веселиться, как хотят этого тринадцати- и четырнадцатилетние девочки, в первый раз надевающие длинные платья».

Вот на таком веселом рождественском балу и свела судьба Пушкина и Натали.

«В белом воздушном платье, с золотым обручем на голове, она в этот знаменательный вечер поражала всех своей классической, царственной красотой. Александр Сергеевич не мог оторвать от нее глаз… Она стыдливо отвечала на восторженные фразы, но эта врожденная скромность, столь редкая спутница торжествующей красоты, только возвысила ее в глазах влюбленного поэта».[2]

вернуться

2

Из воспоминаний Александры Петровны Араповой, урожденной Ланской, дочери Наталии Николаевны от второго брака.