Указанные обстоятельства и ведут к относительно большим потерям в бою офицеров сравнительно с потерями нижних чинов; это доказывается следующей таблицей, относящейся ко всей франко-прусской войне 1870–1871 гг.[6]
Мы ограничимся приведенными примерами; но мы утверждаем, что каждое обращение к статистическому методу подтвердит идею о полной закономерности явлений войны, так как эта идея составляет часть более общей идеи о подчинении всех мировых явлений закону.
Таким образом, наука о войне имеет право на существование наравне с прочими науками, изучающими общественную жизнь.
Причина отрицания науки о войне военными учеными заключается в неверном представлении, что наука должна дать военному искусству какие-либо непреложные правила.
«Даже совершенство науки, — говорит в своей логике Милль[7], — не обуславливает непременно универсальности (или хотя бы только общности) правил соответствующего искусства. Может оказаться, что социальные явления зависят целиком от уже известных нам причин и что способ действия всех этих причин можно свести к весьма простым законам, и все-таки может не найтись даже двух таких случаев, в которых надо было бы поступать совершенно одинаковым образом. Разнообразие тех обстоятельств, от которых зависит в различных случаях результат, может быть настолько велико, что искусство не будет в состоянии указать ни одного правила, кроме того, что следует замечать обстоятельства каждого отдельного случая и приноровлять наши поступки к тем следствиям[8], которые, как гласит наука, вытекают из этих обстоятельств. Но хотя бы для столь сложных вопросов и нельзя было установить практических положений, обладающих всеобщей приложимостью, отсюда не следует, однако, что данные явления не сообразуются ни с какими всеобщими законами».
Насколько правильны суждения Д.С. Милля, можно убедиться на примере Клаузевица.
Положив в основание своего труда идею, что война должна изучаться, прежде всего, как явление социальной жизни[9], он поставил задачей этого изучения: «Исследование, объяснение сущности элементов и явлений войны».
При подобном широком и истинно научном задании, труд Клаузевица, отрицавшего, как мы видели выше, самую возможность положительной военной науки, представляет собою первую попытку создания таковой в виде «Науки о войне». Очень показательно, что Клаузевиц не нашел для своего труда иного заглавия, как слова: «О войне». В заглавии не достает только слова «наука». Клаузевиц, отрицавший возможность положительной науки о войне, скромно полагал, что его труд лишь «обзор». Тот факт, что книга Клаузевица «О войне» до сей поры является единственным систематическим трудом по «науке о войне», дал ей совершенно исключительное для военно-научного труда долголетие. В то время как даже замечательные работы, посвященные изучению способов ведения войны, быстро становились устарелыми, труд Клаузевица «О войне» неизменно приковывает к себе внимание все больших и больших кругов. Война 1914–1918 гг., так же как в свое время война 1870–1871 гг., дала в военной науке толчок к все более внимательному изучению Клаузевица.
Таким образом, Клаузевиц и должен почитаться отцом положительной «науки о войне», и исследователь, пожелавший работать над изучением войны не с узко-«утилитарно-военной» целью, а с «чисто научной» должен внимательно познакомиться с его трудом. Такой ученый, так же как и Клаузевиц, должен поставить основной задачей исследования войны, ее изучение как явления социальной жизни. Иначе говоря, чистая наук! о войне должна представлять собою социологическое исследование, объектом которого будет изучение процессов и явлений войны с точки зрения существования, сосуществования, сходства или последовательности их. И в этом придется последовать за Клаузевицем, поставившим, как мы видели выше, задачей своего классического труда «исследование, объяснение сущности элементов и явлений войны».
Приводя выше цитату из Д.С. Милля, в которой он говорил об утилитарном характере, который имеет всякая наука в начальной фазе своего развития, я сказал, что это суждение Милля может быть отнесено и к современной военной науке, лишь с небольшими оговорками. Уточню здесь это мое заключение. Я хотел в нем выразить мысль: что до сей поры исследователи войны по-прежнему в подавляющем числе случаев изучают «способы» ведения войны, а не самую войну. Тем не менее наиболее выдающиеся из них, по мере того как они углублялись в свою работу, выходили из этих рамок и, подобно Клаузевицу, проникали в область «чистой» науки о войне. Таким образом, «наука о войне», хотя и не выделенная в отдельную отрасль знания, частично уже существует, но вкрапленной в науку о ведении войны.
Накопление материала для науки о войне шло во всех отраслях военной науки. Я не имею возможности перечислить все труды, авторы которых пытались выйти на путь положительного знания. Я назову только наиболее примечательные из них: «Первые опыты военной статистики» профессора Русской военной академии Д.А. Милютина (впоследствии графа и одного из ближайших сотрудников императора Александра II); «Etudes sur le combat»[10]французского военного писателя полковника Ardant du Pic; «Geschichte der Kriegskunst in Rahmen der politischen Geschichte»[11], профессора Берлинского университета Hans Delbruck; «Essai d'analyse et de critique des souvenirs de combattants edites en francais de 1915 a 1928»[12] профессора Виллиамс Колледж в Массачусетсе (С[еверо]. Американские]. Соединенные]. Ш[таты]) Jean Norton Cru.
Из всех этих многочисленных попыток выйти на путь положительного знания о войне, нужно обратить особое внимание на труд русского военного ученого ген. ГА. Леера, жившего полвека позже Клаузевица.
«Стратегия, — пишет он, — в тесном смысле слова это трактат об операциях на театре военных действий… Стратегия в широком смысле есть синтез, интеграция всего военного дела, его обобщение, его философия. Она является сведением в одно общее русло всех отдельных учений о войне, наукой всех военных наук. Как философия вообще стремится к объяснению мировых явлений, так и стратегия, понимаемая в самом широком смысле как философия военного дела, имеет задачей объяснение военных явлений не только каждого по одиночке, но и в особенности — в общей связи между ними».
В постановке высшей стратегии, задачи науки, обобщающей все остальные военные науки, нельзя не видеть стремления глубокого ума Г.А. Леера к созданию военной науки, которая могла бы встать в ряды наук положительных. Но даже при столь широкой трактовке задания стратегии она являемся скорее философией теории военного искусства, чем наукой о войне. Таковым и является замечательный курс стратегии Леера.
В своих последних работах ген. Г.А. Леер пошел дальше. В книгах «Метод военных наук» и «Коренные вопросы», он уже вступил на путь «чистой» паузки о войне.
Задачей «чистой» науки о войне, как мы говорили выше, должно быть изучение войны как явления общественной жизни, а не только исследование способов ведения войны. Поэтому оставление за ней наименования «стратегия» не отвечает ее существу. Ее новое наименование было произнесено в начале этого столетия тоже русским военным ученым ген. Михневичем, говорившим с кафедры Русской военной академии о необходимости создания «социологии войны».
Ввиду того, что явления войны подчиняются известной закономерности, наука о войне (социология войны) будет стремиться к открытию законов. Между тем наука о ведении войны (теория военного искусства) даже при самых широких обобщениях может свести таковые лишь к принципам.
Различие это существенно.
6
Германо-французская война 1870-71 гг. Составлено военно-историческим отделением Герм. Ген. Штаба / Перевод под редакцией Сухотина. Прибавление ко 2-й половине последнего выпуска, с. 47.
7
9
«Война есть акт человеческого общения».