Аленка всегда любила эти зимние дни. Еще девчонкой она вместе с соседями обходила дома в Устье-Печенгском, пела вместе со всеми духовные стихи и короткие припевки, просила подарки.
Отказать ряженым было нельзя, отомстят: обольют водой двери, которые быстро встанут на морозе ледяным панцирем и замуруют хозяев внутри избы так, что ни в какую без помощи извне не открыть. Могут ряженые и порчу напустить на скотину или малых детей, не случайно крестьяне верили, что в это время в колядовщиков вселяется бес, а с ним лучше не спорить.
В Павлецово приехали двое саней, в каждой повозке по несколько ряженых. Одни направились в дом к Оське Андрееву, другие постучались к Шиховым и начали петь на разные голоса:
– Пожалуйте, гости дорогие, – открыла калитку хозяйка дома, – не побрезгуйте угощением, – подала рыбный пирог.
– Что вы такое говорите, соколики, берите, берите, мне для вас ничего не жалко!
– Где мужики твои? – спросили Маринку Шихову колядовщики.
– Скоро тут будут, в селение уехали.
Селением крестьяне про меж себя называли центр волости – Воскресенский погост.
– Так ты одна?
– А вам-то что?
– Как что, в сей день никому ни в чем отказу нет, ты что, одним пирогом захотела откупиться, не получится!
– У меня нет денег, – замотала головой Маринка.
– Раз денег нет, задирай подол!
– Ой, охульники, я вас сейчас метлой поганой, – возмущенно закричала Шихова.
Она схватила стоявший в углу голик, которым чистили курятник, и замахнулась на колядовщиков.
Те ударили в бубны и зурны, один толкнул Маринку прямо в сугроб, другой кинул ей в лицо снегом.
Те, кто не участвовал в забаве, запели:
Аленка из окна увидела, как ряженые смеются над свекровью, выскочила на крыльцо и громко запела, почти закричала:
– Эй, хозяйка, да ты не одна! – закричал главный заводила, – ну что же, кто что пожелает, тому тем и воздастся. Поехали, робя, дальше, пирог не забудьте, эх, – махнул рукой, – погнали по снежному полю гулять на просторе!
Ватага вывалилась со двора, села в сани и с улюлюканьем, словно дикая охота, понеслась прочь из Павлецова.
– Ты пошто имя нечистого поминала? – строго спросила Маринка сноху, отряхивая с подола снег, – или не знаешь, сегодня вся нечисть озорует?
– Отчего же, знаю, я и сама до замужества немало колядовать ходила. У нас на Усть-Печеньге нахалов с такой прибауткой выпроваживали, чтобы неповадно было хозяев срамить.
– Что-то нехорошо мне после твоих слов, – грустно сказала Маринка, – а вдруг нечистый услышал, что колядовщик пожелал, и возвернется нам все это.
– Ну что ты, мат ушка, это же присказка такая.
– Худая присказка, кол да могила знаешь когда бывают?
– Не думала.
– Когда умрет кто не своей смертью и хоронить его под крестом нельзя.
– Да ладно тебе, вон наши мужики возвращаются!
На дороге и вправду показались сани Шиховых. Дружина с Федором везли подарки к Рождеству: Маринке плат узорный, Аленке – серьги червчаты[10], одинцы[11] серебряные.
Молодая, сияя от радости, тут же забыла про все мужнины обиды и после ужина уединилась с ним в горенке.
Казалось, мир и покой вернулись в дом Шиховых вместе с рождественским весельем. В горенке Аленка достала из сундука новую вышитую рубаху и протянула ее мужу.
– Носи на здоровье, не жалуйся, узорочье дивное, старопропрежнее, мне бабка узоры показала. Смотри, Федор, всадник – это солнце небесное, крестики вокруг – земля наша, а птицы по сторонам, это павы, они счастье приносят. Мне бабка еще когда говаривала: «Пока паву не вышьешь, замуж не выйдешь». Меня и сосватали, видать, раньше времени. А теперь я для тебя паву вышила, и все у нас будет с добром.
– Верно ли говоришь? – озадаченно спросил Федор.
– Святая правда, птицы-павы, они счастье приносят. Ребеночка хочу скорее тебе зачать.