Об истории алкоголя и других одурманивающих веществ написано множество развлекательных книг, однако среди них пока нет ни одной, которая давала бы исчерпывающий и убедительный ответ на фундаментальный вопрос: почему мы в принципе хотим напиваться?{9} Сама популярность спиртного, его неизменное присутствие и значимость на всем протяжении человеческой истории заслуживают объяснения. На последующих страницах я постараюсь его дать. Через плотную завесу городских легенд и исторических преданий, которыми обросло наше понимание алкогольного опьянения, я доберусь до данных археологии, истории, когнитивной нейробиологии, психофармакологии, социальной психологии, прозы, поэзии и генетики, чтобы выстроить неопровержимое, научно обоснованное объяснение нашего желания напиться. Моя главная мысль такова: алкогольное или наркотическое опьянение, любое другое измененное состояние сознания должны были на протяжении эволюции помогать людям выживать и процветать, а культурам – сохраняться и распространяться. Представление об опьянении как об ошибке не может быть верным. Мы напиваемся по очень веским с точки зрения эволюции причинам{10}. Из этого следует, что бóльшая часть того, что мы считали знаниями об опьянении, ошибочна, непоследовательна, неполна или грешит всеми этими недостатками одновременно.
Давайте начнем с моего первого аргумента. Эволюция не тупа и действует намного быстрее, чем кажется большинству из нас. Скотоводы генетически приспособлены к употреблению молока во взрослой жизни, тибетцы – к жизни на больших высотах. Живущие на лодках народы Юго-Восточной Азии за несколько поколений адаптировались к нырянию и задержке дыхания{11}. Если бы алкоголь или наркотики лишь взламывали центры удовольствия в мозге или способствовали приспособлению много тысячелетий назад, но сейчас превратились всего лишь в пороки, эволюция очень быстро выяснила бы это и решительно положила бы конец бессмыслице. Дело в том, что, в отличие от порнографии или фастфуда, алкоголь и другие психотропные вещества чрезвычайно дорого обходятся нам как в физиологическом, так и в социальном отношении. Наши гены несут минимальные издержки, когда позволяют нам потратить немного времени на мастурбацию или набрать пару килограммов, поедая пирожные. Риск спьяну въехать на автомобиле в столб, скончаться от разрушения печени, лишиться средств к существованию или семьи из-за алкоголизма намного серьезнее, и эти опасности непосредственно угрожают благополучию наших генов. Целая культура также может себе позволить предаваться безобидным грехам, особенно таким, которые делают людей более смирными и покорными. Маркс никогда не называл порнографию опиумом для народа – хотя и мог бы, имей он возможность хотя бы раз заглянуть в интернет. Реальный опиум, однако, грозит культурам ужасными разрушениями, как и любой другой химический дурман.
Факт остается фактом: наша страсть к алкогольным и наркотическим веществам, возникшая якобы случайно, не была искоренена генетической или культурной эволюцией, даже при наличии просто идеальных «решений» этой проблемы, как я продемонстрирую далее. Этот факт означает, что случайностью дело не исчерпывается. Издержки потакания этому греху должны компенсироваться конкретными, очевидными выгодами. В этой книге утверждается, что тяга к опьяняющим веществам – далеко не ошибка эволюции и что опьянение решает ряд специфических для человека проблем: стимулирует творческие способности, снимает стресс, формирует доверие и чудесным образом побуждает приматов с узким племенным мышлением кооперироваться с чужаками. Желание напиться, а также личные и социальные блага, которые обеспечивает опьянение, сыграли принципиальную роль в возникновении первых крупных обществ. Без опьянения у нас не было бы цивилизации.
Отсюда следует второй аргумент. То, что выпивка способствует социальным связям, не тянет на откровение вселенской значимости. Однако без понимания специфических проблем совместной деятельности, с которыми люди сталкиваются в условиях цивилизации, невозможно объяснить, почему на протяжении всей истории во всем мире алкоголь и подобные ему вещества являются практически универсальным решением. Почему мы объединяемся за распитием токсичного, разрушающего наши органы и отупляющего ум химического вещества, а не за партией в нарды? Не ответив на этот вопрос, мы не сможем рационально взвесить аргументы за и против идеи заменить посиделки в пабе после работы прохождением квестов или вылазками на лазерный пейнтбол. Многие из нас специально выпивают один или два стакана вина, чтобы расслабиться после трудного рабочего дня. Нельзя ли заменить вино вечерней поездкой на велосипеде? Или пятнадцатиминутной медитацией? Ни на один из этих вопросов невозможно ответить, не понимая опьянения с точки зрения биохимии, генетики и нейробиологии.
9
Самые любопытные и читабельные из вышеперечисленных текстов: Forsyth 2017; Gately 2008; Walton 2001. Gately 2008 – пожалуй, самый исчерпывающий источник по истории употребления алкоголя, очень пригодившийся мне на начальных этапах работы над данным проектом. Хотя Гэйтли вскользь упоминает о некоторых возможных функциях алкоголя на индивидуальном и социальном уровне, в работе не предпринимается попытка дать убедительное объяснение этому явлению с точки зрения психологии, нейробиологии, генетики или культурной эволюции. Работу Forsyth 2017, с которой я познакомился в начале написания своей книги, можно считать сокращенной и намеренно более юмористической версией всеобъемлющего труда Гэйтли. Форсит начинает свою работу с вопроса о том,
Мы еще вернемся к вопросу о том, что в научном мире имеется некоторое число антропологов и археологов, создавших расширенные функциональные описания употребления психотропных веществ. Самые важные работы этого плана: Dietler 2006, O. Dietrich et al. 2012; Robin Dunbar 2014; Robin Dunbar et al. 2016; Guerra-Doce 2014; E. Hagen and Tushingham 2019; D. Heath 2000; Jennings and Bowser 2009; McGovern 2009; Wadley and Hayden 2015. Пожалуй, самое важное собрание эссе по этой теме (Hocking and Dunbar 2020) было опубликовано во время заключительных этапов написания этой книги. Heath 2000: Ch. 6 («У сердца свои резоны: почему люди пьют?») также настоятельно рекомендуется к прочтению. Мы также исследуем эволюционную гипотезу таких биологов, как Роберт Дадли и Мэтью Карриган; полезный краткий обзор подобных теорий см. в: M. Carrigan 2020: 24–25 или McGovern 2020: 86–87. Более типично, однако, игнорирование психотропных веществ антропологами или отношение к ним как к культурным «символам», совершенно оторванным от их влияния на человеческую психологию. См., например, замечание Мак-Эндрю и Эдгертона, что, «вероятно», употребление алкоголя само по себе не служило задаче растормаживания когнитивного процесса, а лишь вызывало определенные двигательные проявления, которые затем выступали зримым социальным символом того смысла, который интоксикация создавала в культуре, в чем бы он ни заключался (MacAndrew and Edgerton 1969). В работе Dietler 2006 предлагается обзор истории антропологических подходов к вопросу об алкоголе, хотя он считает новейшую фазу – культурного конструктивизма – достижением по сравнению с функционализмом 1970-х и 1980-х гг. Наконец, эпохальное собрание антропологических очерков, представляющих взгляды на употребление алкоголя с точки зрения главным образом культуры, господствующие в антропологии с 1980-х гг. и по сей день, см. в: Douglas 1987.
10
Как станет ясно в процессе дальнейшего чтения, я придерживаюсь теоретической модели, имеющей различные названия: генокультурная коэволюция (Richerson and Boyd 2005) и теория двойного наследования (Henrich and McElreath 2007), которая считает, что человеческим мышлением и поведением управляют две отдельные схемы передачи наследственной информации – генетическая и культурная. Следовательно, я буду использовать термин «эволюционный» для обозначения и генетической, и культурной эволюции, при необходимости уточняя, какую из них имею в виду. Опасения, высказанные учеными, в частности Майклом Дитлером, по поводу того, чтобы с «излишней легкостью в явном виде прибегать к объяснениям с позиций генетики или эволюции» (2020: 125), когда речь идет об отношении культуры к алкоголю, ошибочно объединяют «эволюционное» с «генетическим». Возможно, другие теоретики употребления алкоголя мыслят в рамках более узкой, и устаревшей, модели – «только гены имеют значение», – но в наше время схема генокультурной коэволюции является, пожалуй, стандартной моделью в эволюционных подходах к изучению поведения человека (см., например, Henrich 2015; Norenzayan et al. 2016; Slingerland and Collard 2012).