И от тайны, открытой посланником бога,
Пролил радостных слез тот проситель премного.
1475 Застонал он, и разум оставил его,
Ум от немощи разом оставил его.
Ветер утра, насыщенный мускусом пряным,
Мускус ночи овеял камфарным туманом.[126]
У простертого ниц вдруг сознанье блеснуло,
И вскочил он, очнувшись от шума и гула.
И за то, что дала божья воля ему,
Он вознес восхваленья творцу своему.
Тут поспели друзья, расспросили, узнали
И — за ним, в путь-дорогу, в далекие дали.
1480 Вот спешат они шагом стремительно скорым,
Словно ветер по травам и водным просторам.
По горам да по долам, со склона на склон
Шли туда, где глава их был страстью сражен.
И пришли. И прозрел помраченный бедняга,
И открылось ему сокровенное благо.
Ветер сада господня вдохнул он душою,
И исполнился дух его силой большою.
И рыданья стыда снова вспыхнули в нем,
И пылал его стон покаянным огнем.
1485 И одежды безверия скинул он яро,
И порвал он узлы и тенета зуннара.
От неверья душа была мраком одета,
Светоч истины дал ей сияние света.
И узрели те люди свое торжество:
Твердость их утвердилась и в сердце его.
И, увидевши чудо того превращенья,
Вознесли они богу стократ восхваленья.
И сказали: «Глава наш в служенье высоком,
Знай, дана тебе помощь в спасенье пророком!»
1490 И когда шейх услышал об этом рассказ,
Все, что думал, друзьям он поведал тотчас.
Мужу верности мудрой открыл он объятья —
За бесстрашье и верность во всем без изъятья.
И сказал он: «О чадо, любимое мною,
Нить души моей, в сердце хранимая мною!
Был ты верен, иных устремлений не знал,
В верной дружбе вовеки сомнений не знал.
Как у бога мне вымолить — речью какою,
Чтобы он одарил тебя щедрой рукою?»
1495 И не смог удержать он счастливого плача,
В ноги шейха повинную голову пряча.
Много выпало им и тревог и невзгод,
Прежде чем наступил для покоя черед.
А затем все сказали: «Послушай, вожатый!
Раз воздал нам всевышний столь щедрой отплатой,
Уходить из опасного края нам надо
И к Каабе идти, поспешая, нам надо».
Шейх омылся, в хырку облачился опять,
И друзья были радость не в силах сдержать.[127]
1500 С твердой верой пошли они к дальним святыням,
Быстрым шагом пошли по степям и пустыням.
Шейх шагает к мекканским святыням покуда,
Взор на ту луноликую кинем покуда.
В полудреме красавице видится сон,
Что светило, померкнув, пошло под уклон,
Будто голос Исы вдруг доходит до слуха:
«Видно, сердце твое к зову верности глухо.
Шейх Санан, достославных мужей предводитель,
Что приютом себе выбрал вашу обитель,
1505 Из-за гнета ему причиненного зла
И обидясь, что ты с ним сурова была,
Кров обители вашей навеки покинул,
Ради крова родной ему Мекки покинул.
Поспеши и, проникнувшись шейховой верой,
Повинись перед ним, в их обычай уверуй!»
И красавица вмиг пробудилась от сна,
И за шейхом решила пуститься она.
И когда она вспомнила все, что свершила,
Ее душу стыдом, как огнем, опалило,
1510 Застонала она и— в дорогу скорее,
И к святыням Каабы пошла не робея.
Слезы звездами с неба роняла она,
Как Лейли по Меджнуну, рыдала она.
И пошла вслед ушедшим, и мчалась резвее,
Чем летит лепесток, завихрясь в суховее.
Шаг за шагом идя, чуть жива была дева,
Грех отмщала ей кара небесного гнева.
А в пустыне совсем она стала худа,
Одолел ее ужас, приспела беда.
1515 Извела ее немощь, сковала усталость,
А пред нею бескрайняя даль простиралась.
Говорит она: «Боже, слаба я и хила,
Кровь сожгла мое сердце и взор мой затмила.
Я больная, несчастная, — милостив будь,
Одинока ужасно я, — милостив будь.
Хоть иного я, кроме позора, не знаю,
Где ж, помимо тебя, мне опора? — Не знаю!»
Так она о судьбе одинокой рыдала,
О беде безысходно глубокой рыдала.
1520 Скорбь несчастной была так горька и сильна,
Что бессильно на землю упала она.
И простерлась во прахе, лишившись рассудка,
И страданье ее было страшно и жутко.
вернуться
126
Ветер утра, насыщенный мускусом пряным, Мускус ночи овеял камфарным туманом. — См. примеч. к бейту 18.