От степенства стал вид ее гладок и сладок,
И отвыкла она от собачьих повадок,
Перед шейхом явила покорности знак,
Стала самою главною в своре собак.
1660 И куда бы ни шла она с целью любою,
Вслед за нею собаки бежали гурьбою.
Только где-нибудь ляжет— вокруг властелина
Собирается свита — собачья дружина.
И когда ей судьба смертный вынесла суд,
Был ей вырыт у шейховой двери приют.
И собачью могилу красиво убрали,
Как надгробье святого— на диво убрали.
И собаки, печалясь, рыдали и выли,
Целой сворой сбираясь на скорбной могиле.
1665 Правоверным поныне прибежище там —
Их благим упованьям и тайным мечтам.
Та могила в Хорезме доселе известна —
В том благом и счастливом пределе известна.[131]
Нет чудеснее слов во вселенском просторе,
Чем рассказ о собаке и благостном взоре,
И о том, как собаку настиг этот взор,
И как стала с людьми она схожа с тех пор.
Если пса преблагое возвысило око,
То и птице доступен почет у пророка.
1670 Разве людям одним уготована милость,
Чтоб сияние святости в них проявилось?
Если птицам дарует величье пророк,
Им великий в смиренье откроется прок.
Ведь и прежде бывали такие примеры,
Подтвержденье— рассказ о друзьях из пещеры.[132]
Если милостив будет господь справедливый,
У собак и у птиц доля станет счастливой.
ВОПРОС
И сказал вопрошавший, в отчаянье воя:
«К-эй, властитель! У птиц наречен ты главою!
1675 Путь суров, я — во власти у немощей плоти,
Муха с птицею Анко сравнится ль в полете? [133]
Каждый миг на пути нам сто бед и невзгод,
Каждый миг нас сто тысяч несчастий гнетет!
Мы летим среди гор, нам грозящих бедою,
Пыльный вихрь угрожает нам смертной страдою.
Ураган нас взметает к подоблачным скалам,
Словно пыль, кружит камни и рушит обвалом.
То, что льву не по силам, — уж сам разумей,
Разве сделает слабый, больной муравей?»
ОТВЕТ
1680 И ответил Удод: «К-эй, печальник унылый,
Нерадив ты в стараниях, глупый и хилый!
Сколь бы тело ни грызли страдания плоти,
Все — не горе тому, кто усерден в заботе.
Та забота — великое дело любви,
Кто не знал ее.— мужем того не зови!
Ну а если любовь суть всего и основа,
Разве может быть рвение к ней у дурного?
Всем влюбленным страдания страсти присущи,
Им — не быть у соблазнов во власти присуще.
1685 Для влюбленных страданья и муки — закон,
Им боязнь за утробу чужда испокон.
Им презрение к бренным суетам привычно,
Им любить только вечным обетом привычно.
Если сердце согрето любовью и пылом,
Что за важность — здоровым ли быть или хилым?
И влюбленный пожертвовать жизнью готов:
Ведь свободна любовь от житейских оков.
За любовь умереть — цель его и желанье,
Для него и погибнуть — благое желанье!
1690 Кто к соблазнам, как цепью, прикован тщетою,
Тот и сердце погубит тревогой пустою!
Никому немощь духа не будет в почет,
И влюбленный ту немощь добром не зовет.
Если ж немощь любовным терзаньем дается,
За нее исполненье желаньям дается.
Если смерть— это цель,.что таима любовью,
Тот к ней близок, чья немощь — угроза здоровью.
Если немощи смерть за собою ведут,
Опасаться их — было бы верхом причуд.
1695 Смерть в любви — это всех устремлений вершина,
Для нее благодатна любая причина.
Если смерть будет немощи этой пределом,
То не бойся расстаться и с миром, и с телом.
В мире тысячи лет миновали, — пойми,
И всегда были боль и печали, — пойми.
Смерть найдет и тебя в скорый час ненароком,
И достойная смерть — в устремленье высоком.
Ради цели пожертвовать бренною жизнью,
Значит — с вечной спознаться, нетленною жизнью!»
ПРИТЧА
1700 Жил один славный шейх в сей обители бренной,
В единенье с желанным муж доли блаженной.
В постиженье любви был он слабым вначале —
Ста несчастий мечи его тело пронзали.
Муки немощи тяжко бороли его,
Стон и вопль были знаком юдоли его.