И хоть ты о своем не поведал нам горе,
Мы-то знаем, откуда взялись эти хвори.
Пыл любви твое сердце жестоко потряс,
Вся надежда на счастье тебе — лишь от нас».
2880 И несчастный надеждой большою проникся,
И доверием к сводням душою проникся.
Что ни скажут плутовки — добром ли, приказом, —
Он с готовностью им подчиняется разом.
На обманных торгах караваны легки, —
Завлекли они дивную птицу в силки.
Лишь сказали: «В наш дом, мол, пойдем, недалече», —
Вмиг несчастный за ними пошел, не переча.
Пышный пир был там задан — не сделаешь краше,
Пленник страсти вина поотведал из чаши.
2885 Как пошло там питье — за фиалом фиал,
Каждый притчи да выдумки сказывать стал
Об огне и о дыме любовных терзаний,
О вреде и о пользе разлук и свиданий.
Разных тайн да историй, что каждая знала,
Рассказали ему две подруги немало.
В их речах пил тот молодец влагу надежд, —
Безнадёжный, вкушал он отвагу надежд.
От вина и от сказок лишившийся воли,
Стал тот юноша страстью томиться все боле.
2890 И уста ему враз немотою сковало, —
Что ни миг, он слабел, поникая устало.
И тогда и для песни настал свой черед,
Что и разум отнимет и разом проймет.
И бедняга совсем помрачился с похмелья,
Будто выпил он разум губящее зелье.
Словно темная ночь, стал несчастный безгласен
И совсем покорился рассказчицам басен.
И они дали делу лихой оборот
И мгновенно носилки наладили в ход.
2895 Будто в люльку его положили, и ловко
На бегу им в пути помогала сноровка.
Принесли — той луне в торжество и в блаженство,
Кипарису и розе устроив блаженство.
Все к веселью готово там было сполна,
Сладкоустая дева ждала их одна.
И туда две подруги повадкой умелой
На носилках внесли кипарис сребротелый,
К лунолИкой на ложе сложили, как надо, —
Словно к солнцу луну привели для пригляда.
2900 И восторг луноликой от радости рос,
И безмолвный опрыснут был влагою роз.
Бездыханный вздохнул, благовонье вбирая,
И, очнувшись, узрел он подобие рая.
И узрел он ту пери, что с гурией схожа, —
Ту, что жгла его сердце, печалью тревожа.
Он рванулся и сел и, испуган, смотрел,
С сотней тысяч смятений вокруг он смотрел.
Глядь — под ним преогромное пышное ложе,
Рядом — шахская дочь, красотою пригожа.
2905 «О творец, — он сказал, — что за редкостный случай, —
Это сон или явь или призрак летучий?»
Но смягчила та дева терзанья ему
И явила всю негу свиданья ему.
«То не сон! Похвалы вознеси, безрассудный,
Пей же влагу из чаши свидания чудной!»
И вкусила та пери вина из фиала,
И его розоцветным вином угощала.
И, совсем уж забывши смущенье свое,
Много раз подносила безумцу питье.
2910 И вино пало в пламень смущенья водою,
И уж речь без смущенья пошла чередою.
И влюбленный и дева и томно, и страстно
Тут в обитель услад удалились согласно.
И такое единство настало тогда,
Что от двойственной сути не стало следа.
Все восторги, что знает желанье земное,
Обрели друг от друга единые двое.
И закон единенья их дерзостью правил,—
Говорить о том — свыше приличий и правил!
2915 Дева с юношей, страстью объятые, там
В упоении слились — устами к устам.
И найти для таких вот лобзаний сравненье —
Это было бы выше всех граней сравненья!
До утра они тешились негой усладной,
И обоим был сладок восторг безоглядный.
Тайны ночи раскрыл блеск рассвета, багров,
И на мускус земной лег камфарный покров.[214]
Пировавших вовсю разобрало весельем,
Им совсем помутило сознанье похмельем.
2920 Тут и обе плутовки проникли за полог,
И неслись их стенанья из щелей и щелок.
Их набег отнял ум у влюбленных сполна,
И споили они молодца допьяна.
И свалился без чувств он, ослабший и хилый,
И рассудок расстался в нем с трезвою силой.
И подруги-плутовки, свершив это дело,
На носилки взвалили безгласное тело.
И домой его тут же снесли поскорей, —
Сокрушенного скорбью — в обитель скорбей.
2925 Свежесть утра вернула несчастному разум,
И от пьяного сна пробудился он разом.