3060 Раз он слово держал на стезе наставленья,
И внимавший спросил у него разъясненья:
«Кто взыскует у бога заветную суть,
К цели помыслов высших каков его путь?»
Тот ответил: «Есть тысячи разных распутий,
И на всех испытанья — начало всех сутей.
Семь морей между тьмою кромешной и светом,
И просторы любого бескрайни при этом.
А когда те моря ты минуешь сполна,
Станет рыба тебе в то мгновенье видна.
3065 Лишь вздохнет она — сразу же в зеве той рыбы
Без остатка два мира погибнуть могли бы.[231]
Кто в морях отрешенья застигнут потопом,
Нужно ль путь пролагать ему к путаным тропам?»[232]
35 О ТОМ, КАК ПТИЦЫ У ПРЕДЕЛА ДОЛИНЫ ОТРЕШЕНИЯ УЗНАЮТ О СТРАНЕ ВЕЧНОСТИ[233]
И на речи завесой легло покрывало,
Шум вопросов умолк, и ответов не стало.
Птицам так было горько от вещего слова,
Что и разум не в силах помыслить такого.
И понятно им стало: задача трудна,
Да и птицам едва ли доступна она.
3070 Разуверясь в себе, все безгласными стали,
В безысходной печали несчастными стали.
Речь Удода их души губила незримо,
И из уст их изверглось кружение дыма.
Лишь узнали они, как их цель тяжела,
В тот же миг многим птицам погибель пришла.
И от скорби навеки затихли иные,
И в смятенье пустились в полет остальные.
И, годами не зная покоя, летели,
И не мнилось бежать им от гибельной цели.
3075 Через горы и долы их путь проходил,
Мчались быстро, пока не остались без сил.
Им в дороге случились такие напасти,
Что вовеки никто не расскажет и части.
Если путь твой проляжет в ту сторону света,
И случится воочью увидеть все это,
Ты узнаешь, где путь их тяжелый пролег,
Сколько крови им стоили муки дорог.
Наконец, изнемогшая в немощи стая,
Претерпев все мученья, от язв изнывая,
3080 Долетела до цели, но птиц было мало,
И тела им и души огнем опаляло.
Долог путь был, и много им выпало бед,
И предела страданьям их не было, — нет!
Здесь иные погибель в дороге встречали,
А другим суждено было сгинуть в печали.
Вихри, ветры кругом, ураганы несчастий, —
Нити жизни у странников рвались на части.
Раз превратностям рока предела там нет,
Ничего, что спастись бы сумело, там нет.
3085 И из ста тысяч сонмов собратьев пернатых,
Поредевших в ста тысячах бед и утратах,
Только тридцать осталось. Устали их крылья,
И, безжизненны, сели они от бессилья.
И ни перышка целого — ворс их разъят,
И остатки их перьев что щепки торчат.
Их тела обессилили мука и горе,
Души их истерзали недуги и хвори.
Но узрели они вид высот благодатных:
Целый мир там простерся широт необъятных.
3090 Разум немощен вникнуть в его естество,
Небосвод — меньше жалких былинок его.
Там из туч отрешенья льют ливни потоком,
Гром и молнии мечутся в небе высоком.
Там весь мир заливают потопом напасти,
Высь небес опаляют там молнии страсти.
Семь небес там не более пяди земли,
Райский сад там не больше былинки в пыли.[234]
Птицы биться в великом смятении стали,
И от немощи жалки не менее стали.
3095 Там сверканье бесчисленных блесток кружится, —
С сотой долей их света сто солнц не сравнится.
Возроптали пришельцы на горький свой рок,
И огонь им все крылья и перья обжег.
«Нас тут тридцать, объятых негодной мечтою,
Дали мы совратить себя мыслью пустою.
Мы в пути претерпели лихие напасти,
Каждый миг у смертельного страха во власти.
Жизнь прошла, — где же цель, — вот души нашей крик,
А пред нами простор этой шири возник.
3100 Здесь исхода нам нет, но и нет бытия нам!»
Дым извергся из уст их потоком багряным.
Каждый миг безнадежность свой лик им являла,
И несчастным бедою сердца сокрушало.
И заблудшие страхам своим предались
И не ведали, как им от бедствий спастись.
И у них не хватало ни силы, ни воли
Ни лететь, ни остаться в погибельном доле.
Вдруг завеса расторглась, и славы глашатай
Возблистал среди них, лучезарно-крылатый.[235]
вернуться
231
...Без остатка два мира погибнуть могли бы. — Два мира — земная- жизнь и загробный, грядущий мир.
вернуться
232
Кто в морях отрешенья застигнут потопом... — Отрешенье — см. примеч. к бейтам 153, 2492, 2501.
вернуться
235
Вдруг завеса расторглась, и славы глашатай Возблистал среди них, лучезарно-крылатый. — Имеется в виду известный по сочинениям суфийского толка образ «лучезарного старца», олицетворяющий собою царство «разумной души», которая противостоит «растительной душе».