А без вод нет свершения волнам могучим,
Быль и небыль для волн — только в море кипучем.
Если ты это все до предела поймешь,
Если тайну вот этого дела поймешь,
Если будешь дарами отмечен от бога, —
Просветленным рассудком усвоишь ты строго,
. Что ты сам есть предел всех желаемых сутей, —
Вне тебя нет иных созидаемых сутей.
3200 Объяснение сути — вся сущность твоя,
Ты — отгадка загадок и мук бытия!
Поразмысли над сутью — своею потребой,
Все, что нужно тебе, от себя и потребуй!
Ты — чудесная птица из благостных кущей,
Непорочная птаха во славе цветущей.
Ну а эта вот стая, к Симургу стремясь,
На пути постижения в муках влеклась,
И себя самое в завершенье познала,
И в исканьях своих единенье познала.
3205 И в тебе эта суть пребывает в основе,
А придет ее время — она наготове.
А себя не приемлешь — молчать соизволь:
В каждом слове твоем — не лекарство, а соль.
Кто проникся до сущности истиной тою,
Речь его навсегда сражена немотою.
Речь — одно, смысл —другое, об этом размысли:
Тот, кто занят словами, не ведает мысли.
Смысл сокрытый, что стал для меня достижим,
Птичьей речью теперь я поведал другим.[240]
3210 С этой речью обычным словам не сравниться:
Смысл ее непорочный в стыде не таится.
Птичьи речи познавший поймет мое слово,
А еще — сверх понятья — примыслит иного.
И смышленая птица, поняв эту речь,
Все поймет, что из слов ее можно извлечь.
Ведь трудней всех речей вперечет эта повесть,
Языком бессловесных речет эта повесть.
А постигнувший суть да не скажет ни звука:
От греха пустословья — одна только мука.
3215 За слова эти каюсь я, боже, вполне,
Если ж что не сказал — ты прибежище мне.
Не в моей голове сих рассказов основа,
Я про тайны Аттара слагал это слово.
Не позволь эту речь заглушить моим бедам,
Присмотрись-ка, за кем направлялся я следом.
В чем оплошен я был, то — ему не в упрек,
Каждый лист его полон достойнейших строк.
Если в речи грешил я повадкой неспорой,
Речь наставника сделай мне твердой опорой.
3220 Говорил о тебе я ему в подражанье, —
Грех прости мне, приемли мое покаянье!
ПРИТЧА
Жил безумец один, одержимый любовью,
Изнемогший от муки, даримой любовью.
Та, кого он любил, была сущей бедою,
Людям смертные муки несущей бедою.
Краше гурий красой неземною она,
Превзошла даже солнце с луною она.
Всей вселенной краса ее смутой грозила,
Всем пределам погибелью лютой грозила.
3225 И при этой красе, несравнимо прелестной,
Были два ее свойства всем людям известны.
Отличалась суждением здравым она,
Отличалась безжалостным нравом она.
Как-то раз сей безумец, любовью томимый,
Предаваясь мечтам, говорил о любимой.
Лик он с розой сравнил, кипарис — с ее станом,
Дивный облик — с павлином, а поступь — с фазаном.
Вдруг нежданно пришла эта дева-луна,
Все те речи безумца слыхала она.
3230 Все слыхала она, притаившись украдкой,
А потом к нему вышла степенно, с повадкой.
И сказала: «Твои незавидны сравненья,
Бесконечно такие мне стыдны сравненья!
Ты вот стан мой сейчас с кипарисом сравнил, —
Разве есть в кипарисе подвижность и пыл?
Ты лицо мое с розой сравнил в этом слове,
Но у роз разве есть чудо-очи и брови?
Ты с павлином сравнил меня, лжи не отринув,
Но скажи: кто же разум терял от павлинов?
3235 Ты вот поступь фазана равняешь с моей!
Да когда же фазан был бедой для людей?»
Столько колкостей дева сказала при этом,
Что несчастный поник, затруднившись ответом.
Он сказал: «Оплошал я, горю я во сраме,
Грешный раб, я хвалить тебя вздумал словами!»
Гнев взыграл в луноликой в тот миг на беду:
«Да тебя я погибелью злой изведу!»
Пал на землю с мольбою безумец несчастный:
«О затмившая гурий красою прекрасной!
3240 Все слова мои вызваны истой любовью,
Самым искренним чувством и чистой любовью.
В ней ни умысла злого, ни жалобы нет, —
Ничего, что укор выражало бы, нет.
вернуться
240
Смысл сокрытый, что стал для меня достижим, Птичьей речью теперь я поведал другим. — См. наст, изд., с. 296—300.