– Да так, сижу.
– А разве у вас еще не время отбоя?
– Время отбоя? Отец его не признает, – парировал я.
Кьяра выглядела глубоко задумчивой; она избегала моего взгляда. Рассказал ли он ей про все хорошее, что я о ней говорил? Она казалась расстроенной. Ей что, не понравилось мое внезапное вторжение в их маленький мир? Я помнил ее голос тем утром, когда она сорвалась на Мафальду…
Самодовольная улыбка появилась у нее на губах, сейчас она скажет что-то жестокое:
– У них дома не существует времени отбоя – никаких правил, никакого контроля, ничего. Поэтому он такой послушный мальчик. Разве непонятно? Не из-за чего бунтовать.
– Это правда?
– Наверное, – ответил я, пытаясь обернуть все в шутку, пока они еще не слишком увлеклись. – У каждого из нас свои способы бунтовать.
– Неужели? – полюбопытствовал Оливер.
– Назови хоть один, – поддержала его Кьяра.
– Ты не поймешь.
– Он читает Пауля Целана, – перебил Оливер в попытке сменить тему и, возможно, прийти мне на помощь, а заодно дать понять, что не забыл о нашем разговоре. Неужели он пытается реабилитировать меня после колкости о позднем подъеме? Или это просто вступление к очередной шутке?
На лице его застыло холодное нейтральное выражение.
– E сhi è?[32] – Кьяра никогда не слышала о Пауле Целане.
Я многозначительно посмотрел на Оливера. Он перехватил мой взгляд, но в его ответном взгляде не было и тени озорства. На чьей он стороне?
– Поэт, – шепнул он ей, а потом они побрели прочь, в глубь пьяццетты, и на прощание он бросил мне небрежное «Давай!».
Я наблюдал, как они ищут столик в кафе неподалеку.
Мои друзья спросили, приударил ли он за ней. Понятия не имею, ответил я. Значит, они уже переспали? Этого я тоже не знал. Хотел бы я быть на его месте. А кто не хотел бы?
Но я был на седьмом небе от счастья. Он не забыл наш разговор о Целане – такого прилива блаженства я не испытывал многие, многие дни. Оно распространялось на все, к чему я прикасался. Одно слово, один взгляд – и я в раю. Может, это не так уж и трудно – чувствовать себя таким счастливым. Всего только и нужно – найти источник радости в себе самом и не рассчитывать, что в следующий раз им послужит кто-то другой.
Я вспомнил сцену из Библии, где Иаков просит воды у Рахили и, слыша, как она произносит слова, предреченные ему, возводит руки к небесам и целует землю возле колодца. Я еврей, Целан еврей, Оливер еврей – мы втроем в полугетто-полуоазисе; в мире, который за пределами этого оазиса жесток и холоден; здесь не нужно впустую томиться среди незнакомцев, здесь невозможно истолковать что-то неверно или неправильно кого-то понять, здесь все просто знают друг друга и знают настолько хорошо, что отними у них эту близость – и galut, на иврите «изгнание», «рассредоточение». Значит, он – мой дом, мое возвращение домой?..
Ты – мой дом. Когда ты со мной и у нас все хорошо – мне не нужно больше ничего. С тобой, Оливер, – благодаря тебе – я нравлюсь сам себе. Если в мире есть хоть что-то настоящее – оно там, где мы вместе, и, если когда-нибудь я найду в себе мужество рассказать тебе свою правду, напомни мне зажечь по благодарственной свече в каждой церкви Рима.
Мне никогда не приходило в голову, что если одно его слово способно принести мне столько счастья, то другое так же легко может меня уничтожить, и если я не хочу быть несчастным, то этой радости стоит остерегаться.
Но в ту же ночь я воспользовался моментом приятного опьянения, чтобы заговорить с Марцией. Мы танцевали за полночь, а потом я повел ее домой по побережью. Вскоре мы остановились. Я сказал, что хочу искупаться, ожидая, что она станет меня отговаривать. Однако она заявила, что тоже любит купаться по ночам. Спустя пару мгновений наши вещи оказались на земле.
– Ты же со мной не потому, что злишься на Кьяру?
– С чего бы мне злиться на Кьяру?
– Из-за него.
Я покачал головой, пытаясь изобразить недоумение, означающее, что я не имею ни малейшего представления, как такая мысль могла прийти ей в голову.
Марция попросила меня отвернуться и не пялиться, пока она вытирается свитером. Я притворился, что украдкой поглядываю в ее сторону, но не решаюсь ее ослушаться. Одеваясь, я не осмелился попросить ее не смотреть и был рад, что она отвернулась сама. Когда мы оделись, я взял ее руку и поцеловал сначала в ладонь, затем между пальцами, а следом – в губы. Она не сразу откликнулась на поцелуй – но, ответив, не желала прекращать.
Мы условились встретиться на том же месте следующим вечером. Я сказал, что буду раньше нее.