По возвращении в бар мы обнаружили, что все уже разошлись. Было уже около трех, а может, и позже. За исключением редкого рычания автомобилей, в городе стояла мертвая тишина. Случайно оказавшись на площади Ротонда рядом с Пантеоном, мы обнаружили, что она тоже непривычно пуста: здесь были лишь несколько туристов с огромными рюкзаками, пара пьяниц и, разумеется, наркоторговцев.
У уличного продавца Оливер купил мне банку “Lemonsoda”. От освежающего, горьковатого, лимонного вкуса мне сразу стало лучше. Себе Оливер купил горький оранжевый напиток и кусок арбуза, который предложил мне попробовать, но я отказался.
Как же это восхитительно – бродить полупьяным жаркой, влажной ночью с банкой лимонада по блестящим мощеным улочкам Рима и обниматься.
Мы повернули налево и направились к площади Фебо; вдруг, словно из ниоткуда, в темноте перед нами возник человек – он перебирал струны гитары и пел – но не балладу, а, как мы выяснили, подойдя ближе, старинную неаполитанскую песенку: “Fenesta сa luсive”. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы узнать ее. А потом я вспомнил.
Мафальда научила меня этой песне, когда я был совсем еще мальчиком. Она пела ее мне вместо колыбельной. Я почти ничего не знал о Неаполе и, за исключением Мафальды и ее ближайшего окружения да нескольких поездок в Неаполь с родителями, никогда не общался с неаполитанцами. Но в тот вечер куплеты этой печальной песни вдруг разбудили во мне такую сильную ностальгию по утраченной любви и всему, что было потеряно в течение чьей-то жизни (например, жизни моего дедушки, начавшейся задолго до моей), – что я словно перенесся в бедную, безутешную вселенную простых людей – таких, как предки Мафальды, – суетящихся в своих крошечных неаполитанских viсoli – переулках; я хотел разделить память об этих людях с Оливером, слово в слово, как если бы и он тоже – как Мафальда, и Манфреди, и Анкизе – был южанином, которого я встретил в заграничном портовом городе, и мог бы мгновенно понять, почему звуки этой старинной песни, похожей на древнюю молитву по усопшим на самом мертвом из языков, вызывают слезы даже у тех, кто не понимает в ней ни слова.
Он сказал, что песня напомнила ему израильский государственный гимн; или это что-то по мотивам «Влтавы»[98]? Хотя, если подумать, похоже и на арию из «Сомнамбулы» Беллини[99]… Теплее, ответил я, но все же не то, – хотя эта песня в самом деле часто приписывается Беллини. Он сказал, что мы клементезируем.
Я перевел текст с неаполитанского на итальянский, а потом на английский. Речь в песне идет о молодом человеке, который проезжает мимо окна своей возлюбленной и от ее сестры узнает, что Неннелла умерла. «Из уст, где когда-то распускались цветы, теперь вылезают лишь черви. Прощай, заветное окно, – моя Ненна больше никогда не выглянет наружу».
Какой-то одинокий и изрядно выпивший немецкий турист услышал, как я перевожу песню, и подошел к нам, на ломаном английском умоляя перевести ее еще и на немецкий.
По дороге в наш отель я научил их с Оливером петь припев, и мы трое, каждый на свой лад, повторяли его снова и снова, и наши голоса эхом гуляли по узким влажным улочкам Рима. Наконец на площади Навона мы попрощались с немцем и снова тихо запели припев:
Теперь, по прошествии многих лет, мне все еще кажется, что я слышу голоса двух молодых мужчин, которые на рассвете напевают эти слова на неаполитанском; они держат друг друга в объятиях и идут по старинным улочкам Рима, то и дело останавливаясь для поцелуя, однако никто из них пока не знает, что этой ночью они займутся любовью в последний раз.
– Пойдем завтра в Сан-Клементе, – сказал я.
– Завтра уже наступило, – ответил он.
Часть IV. Призрачное место
Анкизе ждал меня на станции. Я увидел его, как только поезд въехал на участок, идущий вдоль залива, и замедлил ход, почти касаясь высоких кипарисов, которые я так любил и сквозь которые всегда проглядывало яркое полуденное море. Я опустил окно и подставил лицо ветру, вглядываясь в наш автомобиль, громыхающий мотором вдалеке. Я любил возвращаться в Б. Каждый год я приезжал сюда в начале июня после окончания учебного года: ветер, зной, сверкающий серый перрон, древняя будка станционного смотрителя, закрытая со времен Первой мировой, мертвая тишина – то были составляющие моей любимой поры в самое пустынное и прекрасное время дня. Лето, казалось, только начиналось, ничего еще не случилось, голова у меня до сих пор гудела от текстов, вызубренных наспех перед экзаменом, и я впервые в этом году видел море. Какой еще Оливер?
98
«Влтава» – симфоническая поэма, входящая в цикл «Моя родина» Бедржиха Сметаны (1824–1884), австрийского композитора чешского происхождения.
99
Винченцо Сальваторе Кармело Франческо Беллини (1801–1835) – итальянский композитор, автор 11 опер.