— Мне этого не нужно.
Не убирая рук от лица, он смотрит на меня одним глазом.
— Не нужно, — повторяю я, — ни следить за мной, ни спасать меня, я справлюсь сама. Там в вагоне человек. Отпустите его прямо сейчас.
— А если нет?
— Если нет, я иду в полицию и рассказываю все, что сейчас услышала.
Ничто не мешает ему огреть меня по затылку чем-нибудь тяжелым и уложить в вагончике рядом с Джоном. Нас обоих никогда не найдут, как не нашли его самого, как не искали Марта, как не интересовались, почему в Красном Коммунаре так часто гибнут студентки местного колледжа. Никто и не будет искать этот вагончик в двухстах километрах от Коммунара — а если рано или поздно и догадаются, что пропавший Винник был внутри, то потеряют время. Я вдруг понимаю, что от смерти меня отделяет одна только клятва перед Богородицей — и больше ничего. Один раз он уже убил. Ничто не мешает ему сделать это снова, а потом сходить да покаяться…
Но Константин бьет кулаком по столешнице так, что коротко звякают чашки, вскакивает с места и дергает с крючка меховую тужурку. Главное — не отстать. Он бежит первым, я — позади. Мы огибаем дом. Теперь я вижу и вагончик, и манипулятор, на котором тот сюда приехал. Земля вокруг вспахана колесами — огород безнадежно погиб. Константин долго ковыряет в замке. Я стою у него за плечом.
— М-м! — раздается изнутри. До чего странно вдруг видеть выкрашенные мною в черный стены.
Джон лежит на полу, перемотанный строительным скотчем: ноги, руки и лицо скрыты под серебристой пленкой.
— Вы как он, — говорю я, пока пытаюсь отыскать макетный нож — он должен быть в шкафу, я сама убирала его туда после ремонта. — В чем разница? Март убивал… Вы убиваете… — Нож на месте. Я бросаюсь к Джону и взрезаю клейкую ленту там, где должен быть рот. Промахиваюсь — на лезвии кровь. Но Джон разевает края скотча и дышит. Дышит. — Отпустите нас, — шепчу. — Папа спас вам жизнь. Сегодня тот самый день. Отпустите нас.
Он не собирался кормить его, поить и выпускать в туалет. Оставил бы здесь умирать? Медленно загибаться от голода, жажды и холода. В своих владениях.
— В память о папе, — твержу я то единственное, что еще есть в голове. — Пожалуйста, отпустите нас в память о папе.
Константин не отвечает. Обернувшись на тишину, я вижу, что в проеме двери никого нет. Покачивает листьями яблочная ветка. Одно забытое яблоко гниет на самом ее конце.
Я режу скотч и сдираю его с одежды Джона, освобожденными руками он начинает мне помогать — мы делаем это молча, только скрипит клейкая лента. От этого звука ноют зубы. Управившись, я возвращаюсь к дому. По звукам за спиной понимаю, что Джон ковыляет за мной, внезапно растерявший всю свою опасность и сдувшийся, как Безликий из мультфильма Миядзаки[25], отведавший горького пирожка.
Дверь не заперта. Константин сидит в кресле перед телевизором, на столе по-прежнему лежит мой телефон с незаконченной записью. Я забираю его и прячу в карман.
— Там машина у калитки — ваша? — Он кивает. — Отвезите нас, пожалуйста, домой. И стакан воды для него принесите.
***
Утром в субботу за мной заехал Савва. Когда он узнал о встрече с Саней Сориной, то предложил составить компанию и добраться до Москвы на машине его отца. Конечно, я согласилась: с Саввой будет спокойнее, тем более он уже все про меня знает.
Странность этого утра состоит в том, что тетя Поля проснулась еще раньше меня и теперь одевается сама и собирает Митю. Перед этим она сварила кастрюлю овсяной каши и, когда Савва появляется на пороге, отправляет его мыть руки и за стол. Мы сидим сонные, пьем растворимый кофе с молоком и ковыряем ложками в тарелках — ранние завтраки всегда давались мне непросто. Судя по выражению лица Саввы, ему тоже.
— Теть Поль, так вы куда?
— Погода хорошая, — торопливо говорит она из прихожей. Отпирает дверь и выкатывает в подъезд коляску. — Гулять с ним надо больше, пока не похолодало. Савва, поосторожней за рулем.
Мы нестройно отвечаем «до свидания». Сейчас семь утра, какие прогулки?
— Ерунда какая-то, — признаюсь я, когда за ней закрывается дверь.
Савва хитро улыбается и глядит на меня с лисьим прищуром.
— В церковь они, чего ты.
Если честно, мне бы это даже в голову не пришло.
— Митя у вас крещеный?
— Да не знаю я. — Отчего-то разговор о церкви вызывает во мне неловкость, я уже не удивляюсь тому, что тетушка так быстро от нас сбежала. — Думаю, нет.
— Наверное, хочет узнать.
Я уверена, что решение креститься человек должен принимать сам, когда повзрослеет и сможет его принять, но спорить об этом с Саввой совершенно не хочется, поэтому я заливаю в термос кипяток из очень быстрого нового чайника, закручиваю крышку и несколько раз встряхиваю, чтобы растворились кофе и сахар.