– Пожалуйста? – вежливо попросил отряг. – После.
Возражений больше не последовало, ноги Огрина и Ривала воссоединились с ковром, и царевна заговорила снова.
– Свадьба, похоже, всё-таки не состоится, и посему первой и единственной задачей партии, которая высадится в Уладе, будет спасение короля.
– Но без ее высочества эти свиньи нам на берег и шагу ступить не дадут!.. – страдальчески возгласил Гильдас, протянув к Сеньке руки как к истине в последней инстанции.
– А вот об этом и будет мой следующий разговор… – царевна быстро потупила очи и поторопилась спрятать до поры-до времени шкодную ухмылку.
Через пятнадцать минут последняя пережившая агафонову бурю шлюпка была спущена на воду, и экипаж из шести гребцов, Фрагана, Друстана и Огрина взял курс на северо-запад, вслед за уверенно напавшей на след стрелочкой хитрого ярославниного прибора.
– Несколько матросов смыло за борт волной у вашей береговой линии во время шторма, – в блестящий медный рупор проорал Гильдас в качестве объяснения уладскому капитану, заинтересованно следившему с мостика за приготовлениями потенциальных союзников-нейтралов-неприятелей. – Мы заметили место, где их выбросило, и мои ребята сейчас пойдут за ними. Помощь не требуется.
Капитан уладов при этих словах подавился гнусным смешком. Команда разразилась откровенным издевательским гоготом.
– Медузьи выкидыши… – зло прошипел Гильдас и, яростно сунув рупор в руки подвернувшемуся матросику, заорал в голос распоряжения и без того усердствующим на палубе и реях морякам.
А еще через два с половиной часа «Гвентянская дева» в сопровождении уладского «Грома и молнии» бросила якорь в бухточке Бриггста, главного портового города страны. И после долгих и тщательных сборов и приготовлений, как и полагалось по чину и званию единственной дочери гвентянского монарха и невесте любимого брата уладской королевы, Эссельте Златокудрая в сопровождении свиты сошла по сходням, покрытым красной домотканой дорожкой, на территорию предполагаемого противника.
Впереди принцессы, важно вышагивая и без устали теребя редеющий на глазах ус, шествовал ее дядя, краснолицый и вельможный эрл Ривал, с длиной палкой, чрезвычайно обильно и в такой же степени безвкусно украшенной бумажными цветами, фетровыми листочками, засахаренным инжиром и прошлогодними яблоками.[25]
По правую руку, увешанный музыкальными инструментами, как новогодняя елка в колледже бардов, гордо ступал широко известный в узких кругах придворный менестрель гвентянской короны Кириан Златоуст.
Слева от нее, разинув рот и старательно вертя головой по сторонам, будто пытаясь обозреть, впитать и переварить за считанные минуты весь Улад вместе взятый, шла горничная в мешковатом сером платье, судя по поведению – еще недавно простая провинциалка.
Замыкал процессию свирепого вида огромный воин – телохранитель принцессы, в экзотическом тупорогом шлеме, с коллекцией топоров за спиной и багажом хозяйки в руках. С левого плеча его свисал, зевакам на удивление, самый большой из когда-либо виденных в Уладе шатт-аль-шейхский ковер, ослепительно-роскошный, хоть и немало подмоченный за время их бурного путешествия.
В самом же центре своего окружения, в скромном желто-кремовом парчовом платье до пят и под почти непрозрачной вуалью, как того требовал свадебный обычай Улада, неспешно плыла лебедушкой сама невеста.
На неровной дощатой пристани ее уже ждал Морхольт. Громадный, черноволосый, заросший дикой бородой, сверкающий недобро из-под нависших смоляных бровей пронзительным синим взглядом воин мог напугать почти любого противника одним лишь своим видом. Так мог бы выглядеть Олаф лет через тридцать, потрудись он к тому времени перекраситься и обменять топоры на равноценное собрание мечей.
Первый рыцарь короны шагнул поперек дороги гвентянской делегации, и процессия остановилась.
– Приветствую тебя, принцесса гвентянская, на гостеприимной земле непобедимого Улада, – низким хриплым голосом проговорил он, сверля гостью холодным взором поверх отважно вскинутой головы дядюшки.
– И вам не хворать, – сделала почти изящный книксен девица и тут же, без подготовки и перехода, продолжила, словно заканчивая начатый давно и так же давно навязший в зубах разговор: – И теперь, когда моя семья выполнила твое условие, я требую немедленно отпустить моего батюшку домой.
Морхольт неспешно скрестил мощные руки на груди и насмешливо оскалил редкие, но крепкие зубы.
25
Символом плодовитости и семейного счастья, согласно старинному гвентянскому обычаю, как чуть позже эрл снисходительно объяснил Морхольту.