– Какая ты скорая… Всему свое время, Эссельте.
– Я так и думала, – капризно фыркнула, дернула плечиком и притопнула ножкой та. – Начнутся сейчас увертки-отговорки… Когда это в Уладе да что по-другому было…
– Принцесса!.. – опасно сощурился герцог.
– Я уже осьмнадцать лет принцесса, мужчина, – сердито вздернула подбородок Эссельте. – И не надо мне здесь глазки строить. Тем более, страшные. Все вы, улады, такие. Бедную девушку, без отцовской любви и ласки оставшуюся, сироту практическую, всяк утеснить-обидеть норовит…
– Я не хотел тебя обижать, – внезапно для самого себя стушевался брат королевы.
– Извинения принимаются, – великодушно кивнула гвентянка. – Но хоть повидаться-то с папиком можно? Мое нежное девичье сердце разрывается на тысячу корпускул от горя и терзаний при одной лишь мысли о тех тяготах и невзгодах, которые приходится переносить моему бедному родителю в уладских застенках!
– Нет…
– Ну не будьте таким парвеню моветон, как говорят в лучших домах Шантони, герцог, – невеста наставительно погрозила пальчиком в белой кружевной перчатке рыцарю, прикусившему от неожиданности язык. – Что значит, неотесанным и бескультурным валенком. Бедная девица перлась в такую даль по первому вашему слову, пережила такой шторм, что теперь меня будет еще год мутить даже при виде стакана воды, а вы походя отказываете ей, то бишь, мне, в простых радостях семейной жизни!
– Я хотел сказать, Эссельте… если бы ты мне хоть слово вставить дала… что нет его здесь. Он заточен в моем замке близ Теймре.
– Так вот будьте любезны, расточите и привезите, – своенравно фыркнула принцесса и ткнула кулаком опешившего дядюшку промеж лопаток. – А до тех пор нам с вами, дорогуша, не о чем разговаривать. И пока мой драгоценный папенька не будет на свободе, жениться можете сами на себе! Сколько угодно! Пойдемте же, дядя Ри, не стойте, как пень в апрельский день, разинув рот!
И обойдя опешившего первого рыцаря короны, как не к месту поставленную тумбу на площади, гвентяне гордо двинулись пешим строем в сторону Бриггста, расползшегося по невысокому холму над бухтой.
– Сиххё тебя раздери, наглая девчонка!!! – яростно прорычал герцог, взмахнул над головой рукой, словно рубил кому-то голову,[26] и от ближайшего пакгауза сорвалась, подкатила и остановилась в вихре пыли и мелких камушков большая карета, запряженная четверкой лошадей.
– Это для вас, – сквозь зубы процедил Морхольт и, не дожидаясь, пока кучер соскочит с козел, рывком распахнул дверку со своим гербом и откинул лесенку.
Руку убрать он не успел.
Чем и воспользовалась принцесса.
Она вцепилась в нее неожиданно крепкой хваткой, оперлась и царственно взошла по ступенькам в душные, пахнущие пылью и нафталином внутренности экипажа.
– Благодарю вас, герцог. Оказывается, ваш политес может быть прямо пропорционален вашей относительной массе, – кокетливо проворковала гордая гвентянка загадочный комплимент из глубины полумрака.
Она элегантно, бочком расположилась на мягком бархатном диване и принялась деловито поправлять многочисленные юбки и подъюбники, не забывая при этом как бы невзначай демонстрировать застывшему у входа уладу изящную ножку в новеньком сапожке сорокового размера, цвета банановой карамели.
Лишенный временно словарного запаса, Морхольт поклонился и хотел было последовать за суженой, но не тут-то было. Не дожидаясь отдельного приглашения, вслед за госпожой энергичной, но неорганизованной гурьбой поперла свита.
Последней зашла горничная, неуклюже примостилась на самый край дивана и развела руками:
– О… местов сидячих больше нетути… Пардоньте, ваше морхольтство… Придется следующую подождать.
Опешивший Морхольт, казалось, готов был стоять на пристани около захваченной гвентскими оккупантами кареты до вечера, если бы из-за гордо выпяченной груди телохранителя на противоположном диванчике не высунулась скрытая непроницаемой вуалью голова и не проговорила укоризненно:
– Ну так что? Мы сегодня куда-нибудь едем, о великий воин?
– Д-да? – с трудом выдавил Морхольт.
– Тогда дверь за собой закройте с той стороны, не откажите даме в милости.
Последние слова своенравной гвентянки и первые, но, скорее всего, далеко не последние, самого Морхольта, потонули в грохоте захлопываемой яростно дверцы.
Не дожидаясь ни указаний, ни переадресации потока морхольтова красноречия в свой адрес, сообразительный оруженосец улада уже подвел ему такого же могучего и черного, как сам хозяин, жеребца, и первый рыцарь королевства, скрежеща зубами и сверкая глазами, в мгновение ока оказался в седле.