Это не та Зоя, которую он знал все те годы, напомнил он себе. В любом случае, ему было не нужно узнавать, что у неё на сердце, так же как и ей знать про него. Он обещал сделать её модной, и это всё что требовалось сделать.
Он перенёс своё внимание на другой предмет.
Её сёстры замешкались в дверях, две чёрные фигуры, стоящие с каждой стороны проёма, и два огромных живота, выдвигающихся из коридора.
Вороний квартет.
– Кто умер? – спросил он.
– Кузен Горацио, – ответила Августа.
– А, отшельник с острова Скай, – сказал Марчмонт.
Лексхэм взял его туда после смерти Джерарда. Многие считали это странным местом для горюющего пятнадцатилетнего подростка, но Лексхэм, как обычно, знал, что делал. Глядя в прошлое, Марчмонт понимал, насколько мудро поступил опекун, не отослав нового герцога Марчмонта обратно в школу. Там ему пришлось бы скрывать свою скорбь. Там, среди друзей, у него бы не было ни Джерарда, которым можно было гордиться, ни ожидания писем от Джерарда. Скай и эксцентричный кузен Горацио не имели никакого отношения к Джерарду и его покойным родителям. Он был вдали от мира, где они выросли, и это было прекрасно. Они с Лексхэмом гуляли. Ловили рыбу. Читали книги и разговаривали. Иногда даже кузен Горацио присоединялся к беседе.
Задумчивая атмосфера местности и уединение утихомирили рассудок Марчмонта и принесли ему покой.
– Скончался две недели назад, – сказала Доротея.
– Он оставил своё состояние папе.
– Самое малое, что мы обязаны сделать – это носить по нему траур.
Они думали отправить свою младшую сестру в поместье кузена Горацио? Зою – на пустынный, продуваемый ветрами остров шотландских Внутренних Гебрид? Она бы решила, что попала в Сибирь. Для девушки, которая двенадцать лет провела в стране, где вечно светит солнце и даже ночью температура редко опускается ниже 60 градусов[2], Скай был бы точно таким же – до кости пробирающем от холода и убийственным для духа.
Его взгляд устремился к Зое и её винно-красной шали на бледно-зелёном платье. Она была прямой противоположностью трауру, остро живая и безошибочно чувственная.
Не то чтобы её наряд выглядел соблазнительно. Дело было в том, как она носила его, и томный вид, с которым она держалась. Даже стоя неподвижно она излучала сексуальность.
– У меня немного одежды, и траурное платье, найденное моими сёстрами, оказалось мне мало, – пояснила Зоя, очевидно, приняв его продолжительный осмотр за осуждение. – Слишком трудно его переделать. Горничной пришлось взять кусок отсюда. – Она указала на низ платья, привлекать внимание к изящным щиколоткам. – Затем пришлось добавить сюда, чтобы закрыть мои груди. – Она приложила руку над лифом платья. – Сюда тоже пришлось вставить кусок. – Она скользнула руками вдоль бёдер.
– Зоя, – сказала Доротея предупреждающе.
– Что?
– Мы не трогаем себя подобным образом.
– Уж точно не перед теми, кто не являются нашими мужьями, – сказала Присцилла.
– Я забыла. – Она посмотрела на Марчмонта. – Мы не прикасаемся. Не говорим, что чувствуем в глубине сердца. Не возлежим на коврах. Держим ноги на полу, за исключением кровати или кушетки.
– Где Вы держали ноги?– спросил он.
Она указала на мебель.
– В Каире нет стульев. Когда я сажусь, то испытываю желание поджать под себя ноги.
– Здесь не Каир, – сказала Августа. – Тебе это лучше хорошо запомнить. Но ты вряд ли ты так сделаешь. – Она повернулась к Марчмонту, с трудом сохранявшему самообладание. – Марчмонт, Вас это может забавлять, но будет честным по отношению к Зое признать: потребуются годы, чтобы цивилизовать её.
Она в одно мгновение возбудила его, эта маленькая ведьма, и одновременно заставила смеяться. Зоя Октавия никогда не была полностью цивилизованной. Она никогда не была такой, как другие. И теперь в ещё большей степени.
Он позволил взгляду скользнуть от бёдер до корсажа, на который она обратила его внимание. До белого горла и ямочки на упрямом подбородке, и выше, навстречу её взгляду.
Это был взгляд взрослой женщины, а не девочки, которую он знал. Та Зоя исчезла навсегда, как пропал и мальчик, каким он был когда-то. Так и должно быть, сказал он себе. Такова жизнь, целиком нормальная и вовсе не таинственная. Герцог предпочитал, чтобы так и было.