Вот позвали меня обедать, а на столе лежит у прибора Ваше письмо. Спасибо большое. Насчет Платона остаюсь при особом (впрочем, «особое» — именно Ваше мнение) мнении, а насчет Шопена и его Второй сонаты согласен совсем. А Третья соната у него еще лучше. По-моему, это самая вершина музыки, и только Моцарт (иногда) и Бах еще лучше. Но на похоронах своих я хотел бы, чтоб только прочли молитву, а ничего не играли. Ваша мысль, что хорошо было бы сыграть эту сонату на вечере памяти И<вана> А<лексееви>ча, по-моему, опасна: если бы сказать, что да, заиграно, почти опошлено, «а все-таки…» и растолковать бы смысл и содержание этого «а все-таки», было бы великолепно. Но Вы этого не сделаете, сонату сыграют плохо, и это будет тот Шопен, о котором Балакирев[332], его боготворивший, сам себе говорил, когда играл его: «и никаких юнкеров! никаких институток!»[333] Знаете ли Вы, что такое Вырубов, уже Верой Ник<олаевной>, по Вашему письму, будто бы приглашенный? Это — ужасный актер, худший тип, потому что это Чухлома с неврастенией, претензией на трагизм, Достоевского и т. д. Шопен с ним заодно превратится совсем в Бог знает что.
То, что Вы пишете о вечере в Пен-клубе, где будто бы я должен прочесть доклад, — меня очень смутило. Когда? Наверно ли — или это только планы? Все-таки не могу же я написать это в один вечер, а Вы пишете — «как только Вы приедете в Париж». Надеюсь, что если что-нибудь решится, В<ера> Н<иколаевна> мне сообщит все, что знать нужно.
До свидания, дорогой Марк Александрович. Мне правда очень совестно и неловко, что пишу я Вам — кажется, вторично — столь длинные и мало связные письма. Простите. Кланяйтесь, пожалуйста, сердечно Татьяне Марковне. Как все у Вас, как здоровье?
Ваш Г. Адамович
75. М.А. АЛДАНОВ — ГВ. АДАМОВИЧУ 25 февраля 1954 г. Ницца 25 февраля 1954
Дорогой Георгий Викторович.
Я чрезвычайно рад тому, что Ваше дело с Чеховским издательством устроилось. Устроилось как будто и мое. Терентьева мне пишет, что, как мне будто бы давно известно от Александровой, моя книга утверждена. На самом деле Александрова мне об этом ничего не писала! Но, вероятно, это так.
Еще раз сердечно Вас благодарю за то, что Вы пишете об «Ульмской ночи». Но одно Ваше замечание очень меня огорчило: Ваши слова о «сумасшедшем доме»! Неужели Вы усмотрели в моей книге что-либо нигилистическое или атеистическое? Это было бы неверно и очень печально. Вы увидите, дочитав книгу до конца, что Вы тут ошиблись, — если я правильно понял Ваши слова.
Рад, что лондонский вечер сошел недурно. Я получил письмо от Рогнедова (который помирился с Верой Николаевной). Он сообщает, что вечер во французском Пен-клубе назначен на 17 марта и что доклады будут Анри Труайя[334] и либо Паскаля[335], либо Андре Пьера[336]. Ну и слава Богу. Тогда ни Вам, ни мне тоже выступать не нужно (а я и не мог бы). Но Вера Николаевна так путано пишет, что я и понимаю с трудом. Очевидно, она хочет, чтобы Вы и я выступили на русском вечере (по-видимому, в конце марта). Я тем более на русском вечере не выступлю: ведь для французского вечера достаточно было бы кратких общих мест. Мне приехать почти и невозможно. Но Вы тогда будете в Париже, Вам отказаться нельзя, и я уверен, что Вы согласитесь. Умоляю Вас не отказываться. В<ера> Н<иколаевна> настаивает на том, чтобы выступали друзья Ивана Алексеевича, и только друзья. Кроме того, в день полугодовщины предполагается (опять при помощи Рогнедова) французский спектакль. Таким образом, три вечера!![337] У В.Н. как будто «комплекс», что она должна что-то делать, особенно устраивать чествования. Невольно себя спрашиваю, что же будет в следующем году?! В связи с этим у меня возникла мысль. Хотя она на меня явно сердится (за что?!), я хочу ей посоветовать, чтобы она написала биографию И.А. — Никто не знает его жизнь так, как она, она писала когда-то статьи и может справиться с этой задачей. Тогда у нее будет дело. Не очень верю, что Чеховское издательство напечатало бы ее книгу, но ее можно издать и по подписке (несмотря на неудавшийся прецедент с Зуровым: подписчики нашлись, деньги поступили, частью истрачены, — и книга не вышла[338]). Во всяком случае, когда-либо книга вдовы Бунина о нем будет напечатана, так что ее работа не пропадет. Это могло бы и заменить проблематический сборник статей в память Ивана Алексеевича. Как Вы об этом думаете? Напишите мне Ваше мнение, и я тогда обращусь с этим советом к Вере Николаевне[339].
332
Балакирев Милий Алексеевич (1836/1837-1910) — композитор, пианист, дирижер, глава «Могучей кучки».
333
См. воспоминания Б. Асафьева об игре Балакирева: «У меня было впечатление, что Балакирев нарочито и вызывающе “снимает” с Шопена все, что содержало хотя бы намек на “ушеугодие”, на любовную романтику. Уже играя, он проворчал: “Никакого Мюссе и уж, конечно, ни юнкеров, ни лицеистов!”» (цит. по: Алексеев А. Русские пианисты. М.; Л., 1948. С. 156).
334
Труайя (Troyat) Анри (наст. имя Лев Асланович Тарасов; 1911–2007) — французский писатель российско-армянского происхождения.
335
Паскаль (Pascal) Пьер (1890–1983) — французский славист, переводчик. В 1916–1933 гг. жил в России, был секретарем Г.В. Чичерина в Наркоминделе, работал в отделе печати Коминтерна, затем в Институте Маркса — Энгельса. С 1937 г. профессор Школы восточных языков, с 1959 г. — Сорбонны.
336
Пьер Андре (Pierre; 1887–1966) — славист, журналист, переводчик. Среди прочего опубликовал в разные годы несколько статей о Бунине во французской печати.
338
В 1950–1952 гг. В.Н. Бунина вела сбор средств по подписке на издание романа Л.Ф. Зурова «Зимний дворец», но книга не была выпущена.
339
Адамович всячески поддержал эту идею Алданова занять В.Н. Бунину и в письмах к ней часто интересовался, как идет работа над книгой.