А о «Ульмской ночи» я писал Вам, что мы живем в сумасшедшем доме, без желания заподозрить Вас в нигилизме. Если по Эйнштейну — пространство конечно и притом имеет форму какой-то спирали, то это для меня и есть «сумасшедший дом», т. е. мир, не согласованный с нашим рассудком. Я, конечно, при этом плохо выражаюсь. Но это ничего общего не имеет с нигилизмом (насчет атеизма уверенности у меня меньше). А книгу Вашу я продолжаю читать с великим интересом и увлечением. Эпизод с дивизиями Клапареда и Фриана меня давно уже поразил, и я был рад прочесть, что Вы — при Вашем отношении к Толстому — отметили, что это явный вздор[349]. Ген. Фуллер[350], оказывается, — фашист, и во время войны был отставлен от всех должностей именно из-за этого, хотя, как мне сказал здешний историк, военно-научный авторитет его в Англии чуть ли не первый из всех. Но на Money-Power[351] он нападает не с марксистской, а с гитлеровской точки зрения, и до 1939 г. агитировал за союз с Гитлером.
До свидания, дорогой Марк Александрович. Передайте, пожалуйста, низкий поклон Татьяне Марковне.
Ваш Г. Адамович
77. М.А. АЛДАНОВ — Г. В. АДАМОВИЧУ 13 марта 1954 г. Ницца 13 марта 1954
Дорогой Георгий Викторович.
Вера Николаевна, по-видимому, ухватилась за мысль о том, чтобы написать биографию Ивана Алексеевича. Говорит только, что знает его жизнь лишь с тех пор, как ему было 36 лет, а до того у нее «нет материалов». Кажется, она больше на меня — поэтому ли? — и не сердится. Я сказал ей, что готов, если она настаивает, прислать краткое слово для оглашения. А вот Кедрова участвовать не может или не хочет, а музыки «не хотят все», т. е., верно, именно она сама (В.Н.). Будут Крыжановская[352], Рощина-Инсарова и Вырубов!
По поводу музыки. Я ведь Вам писал только, что я не знаю Третьей сонаты Шопена. И я отнюдь не знаток. Впрочем, я спросил Сабанеева. Он сначала сказал, что существуют лишь две сонаты Шопена. Затем несколько изменил свое сообщение: есть еще одна соната, но посмертная, авторство Шопена не доказано, и ее часто приписывают Мошелесу[353]. Наверное, Вы правы.
Об «Ульмской ночи», к моему приятному удивлению, появилась в «Русской мысли» очень лестная рецензия Сперанского[354]. Очень лестная и, между нами, довольно наивная. Если у моей книги есть какое-либо достоинство, то разве в том, что в ней основное — ново, а он об этом не сказал ни слова. Насколько мне известно, пока была только эта рецензия. «Новое русское слово» еще никакой не дало, и я не знаю, кто у них пишет. Не знаю также, будут ли рецензии в «Новом журнале», в «Возрождении». Слышал, что редактором «Возрождения» назначен Витт[355], ученик Струве, — я его не знаю. В том же номере «Русской мысли», в котором помещена рецензия об «Ульмской ночи» и который мне прислал Маклаков, было письмо в редакцию Терапиано. Он просит сообщить, что и он не может участвовать в «Возрождении» «при нынешнем составе редакции»[356]. Не знаете ли Вы, что это значит? Очевидно, в газете раньше был список ушедших сотрудников и они объяснили, почему именно уходят. Статья Рогаль-Левицкого[357], верно, тут ни при чем, так как Мельгунов, бывший тогда редактором и поместивший ее, с тех пор ушел, и слова о «нынешнем составе редакции» к нему относиться, значит, не могут.
Я, конечно, знал, что ген. Фуллер никак не марксист, и даже упомянул об его антисемитизме. Я и не говорил, что он нападает на Моней Пауер слева. Разумеется, справа.
Маклаков, только что выпустивший в Чеховском издательстве свои воспоминания, называет их в письме ко мне «последним словом подсудимого». И каждому из нас надо сказать это последнее слово. Не знаю, будет ли им для меня «Ульмская ночь». По существу почти наверное будет.
Нового у нас ничего. Приятного тоже ничего.
Вероятно, в Париже мы в этот Ваш приезд не увидимся. Но не приедете ли опять в Ниццу? Очень, очень хотелось бы Вас увидеть.
Сегодня почему-то вспоминал начало эмиграции: 1919-22 годы в Париже. Мы жили тогда одной компанией, в центре был не Отей, а Пасси, и встречались чуть не каждый день: Тэффи, Ал. Толстой, Бунин, Ал. Яблоновский, Куприн и — стояли несколько более обособленно — Мережковские. Зайцев тогда еще был в России, Вы тоже. И вот из этой, тогда дружной, компании остался в живых один я… Да еще, пожалуй, Вера Николаевна, — «пожалуй» потому, что по ресторанам и кофейням она ходила меньше. Я еще не был женат.
349
Речь идет об эпизоде из «Войны и мира» (Т. 3. Ч. 2. Гл. XXXIV), в котором Наполеон в ходе сражения внезапно меняет решение и отдает другой приказ: «Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами» (Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1940. Т. 11. С. 243).
350
Фуллер (Fuller) Джон Фредерик Чарльз (1878–1966) — английский военный историк и теоретик, генерал-майор (1930). С 1933 г. в отставке. Адамович имеет в виду упоминание о нем в «Ульмской ночи» Алданова: «У марксистских историков в самое недавнее время появился довольно неожиданный и курьезный “союзник”, английский военный историк Фуллер. Этот старый генерал, недавно разработавший план расчленения России, написал книгу “Решительные сражения”, чрезвычайно ученую и по-своему очень интересную. Из Наполеоновской эпохи он берет два сражения, под Иеной и под Лейпцигом, и по их поводу высказывает ту мысль, что главным врагом Наполеона была не Россия, не Англия, а Власть Денег, — он и пишет эти два слова не без мистического ужаса с больших букв: The Money Power».
352
Крыжановская Мария Алексеевна (1891–1979) — драматическая актриса, с 1915 г. в МХТ, участница качаловской группы; после участия в зарубежных гастролях МХТ (19221924) примкнула к Пражской труппе; неоднократно участвовала в зарубежных театральных предприятиях М.А. Чехова.
353
Мошелес (Moscheles) Игнац (Исаак) (1794–1870) — богемский пианист, дирижер, композитор, педагог.
354
Сперанский Валентин Николаевич (1877–1957) — философ, правовед, публицист, общественный деятель; до революции профессор Санкт-Петербургского университета и Высших женских (Бестужевских) курсов; с 1922 г. в эмиграции в Ревеле, с 1925 г. в Париже, читал лекции на русском факультете Парижского университета, выступал с докладами на эмигрантских собраниях, сотрудник «Последних новостей», «Дней», «Возрождения», «Иллюстрированной России», после войны постоянный автор «Русской мысли», где появилась, в частности, и рецензия его на «Ульмскую ночь» (Русская мысль. 1954. 5 марта. № 638. С. 6).
355
Так и остается невыясненным, которому из двух братьев предлагали стать редактором «Возрождения»: Дмитрий Львович де Витт (1896–1963) и Лев Львович де Витт (1897–1961) оба были военными, оба жили во Франции, печатались в одних и тех же изданиях (наиболее часто в «Военной были»), оба выступали в качестве военных писателей и публицистов. В любом случае Витт очень недолго исполнял обязанности редактора «Возрождения», так как не сошелся с А.О. Гукасовым и не был официально утвержден на этом посту.
356
Через два месяца после того как С.П. Мельгунов заявил о своем уходе из «Возрождения» (см.: Мельгунов С. Письмо в редакцию // Русская мысль. 1954. 8 янв. № 622. С. 5), такое же письмо опубликовал и Ю.К. Терапиано: «Позвольте присоединить мое имя к списку сотрудников тетрадей “Возрождения”, отказавшихся принимать участие в этом журнале при настоящем составе редакции» (Терапиано Ю. Письмо в редакцию // Русская мысль. 1954. 5 марта. № 638. С. 6).
357
Рогаль-Левицкий (Рогаля-Левицкий) Юрий Сергеевич (1895–1959) — поэт, критик. С 1918 г. в эмиграции в Швейцарии, затем в Париже, до войны участник монпарнасских бдений, член Союза молодых поэтов и писателей, после войны резко «поправел», сотрудничал в «Возрождении», «Русской мысли» и «Русском воскресении». Речь идет об откровенно рассчитанной на скандал, снабженной эпиграфом из «Вырождения» Макса Нордау статье Ю.С. Рогаля-Левицкого, в которой тот поминал недобрым словом своих старых приятелей-поэтов, пытаясь развенчать Адамовича и всю «парижскую ноту» в целом, обрушиваясь заодно на «Числа», «Новоселье», Мережковских: «В памяти нашей проходит ряд мизерных литературных силуэтов <…> Прежде всего, Борис Поплавский, поэт par excellence “заумный”, певший сломанным голосом, в свое время немало нашумевший, впрочем. даже лучшие стихотворения Поплавского, как “Флаги” или “Черная мадонна”, содержали в себе, наряду со стилистическими погрешностями, очевидные нонсенсы. <.> Поэтесса Лидия Червинская задавала читателю не менее головоломные загадки <.>
Авторов-прозаиков в “Союзе” было значительно меньше, чем поэтов. Все они, за редким исключением, отличались кто тою же, что и поэты, заумностью, кто полным незнанием языка, а иные одновременно и тем и другим. Единственной, быть может, их заслугой было то, что они, не переставая употреблять до невероятности безграмотные обороты речи, приводили читателя в веселое настроение <.. > Несуразностью отличались писания Агеева, Варшавского, Горного, Яновского» (Рогаля-Левицкий Ю. Горе-авторы нашего зарубежья // Возрождение. 1953. № 30. С. 179).