Я делал свои заметки без определенной цели, вернее, цель была, но туманная и отдаленная (в те годы казалась невозможной публикация подробных материалов о Мейерхольде), а может быть, это был инстинкт, в котором я и сам не мог дать себе отчета. В театре имелась штатная стенографистка, и многим записи мои казались чудачеством: ведь она стенографирует все, что говорится В. Э. на репетиции.
Но никакая стенограмма не сохранит взгляда, улыбки, жеста, которые при записи слов работающего режиссера часто определяющи, не говоря уж о том, что В. Э. больше действовал и «показывал», чем говорил. Кроме того, я записывал и то, что В. Э. говорил помимо репетиций, а часто и со мной наедине.
Случалось (особенно в первое время), что надо мной и подшучивали. Потом привыкли и перестали обращать внимание.
Однажды дома у В. Э. после обеда произошел такой разговор:
Мейерхольд (с наслаждением прихлебывая крепчайший кофе). Я вчера видел, вы на обсуждении репетиции опять что — то записывали. Вы твердо решили стать Лагранжем ГосТИМа?
Я. Я хочу стать не Лагранжем ГосТИМа, а Эккерманом Мейерхольда[47]…
З. Н.Райх (размешивая сахар в чашечке). Я боюсь, что он будет твоим Бруссоном[48].
Мейерхольд. В таком случае, мы должны заранее задобрить его. Зиночка, положи ему еще варенья…
Талантливые, острые, но коварные книги Ж. Ж.Бруссона, секретаря Анатоля Франса, переведенные у нас в конце двадцатых годов, были тогда довольно популярны. Два томика «Разговоров с Гёте» Эккермана, еще в старом издании, стояли на книжной полке в кабинете Мейерхольда и были исчерканы его пометками. О хронике Лагранжа, актера труппы Мольера и его друга, малоизвестной у нас, только что напомнила недавно поставленная в Художественном театре пьеса Булгакова, где Лагранж был действующим лицом.
Не знаю, заслужил ли я съеденное мною тогда варенье…
Летом 1935 года я получил от Всеволода Эмильевича, отдыхавшего в Форосе, в Крыму, письмо, где он, разрешая мне «совместительство» (одновременно с работой в ГосТИМе я участвовал в создании Студии Н. П.Хмелева), писал: «…но вот о чем я хочу просить Вас: будьте, работая в НИЛ при ГосТИМе[49], ближе ко мне. Ни с т. Варпаховским, ни с т. Сано мне почему — то не удается так сблизиться в работе, как, мне кажется, я могу сблизиться с Вами».
Через несколько месяцев, в дождливый осенний вечер в Ленинграде, когда я зашел к нему проститься (я уезжал в этот вечер с гастролей в Москву, а он оставался еще на несколько дней), В. Э. дарит мне свой портрет — вырванную из номера «Золотого руна» или «Аполлона» репродукцию известного рисунка Ульянова «Мейерхольд в роли Пьеро в «Балаганчике» Блока»[50] с такой надписью в правом нижнем углу: «Новому другу, которого я (никогда!) не хотел бы потерять, — Гладкову Александру Константиновичу с приветом и благодарностью».
А еще через два с половиной года, уже после закрытия ГосТИМа, при нашей очередной встрече у него дома он пишет мне на обложке своей книги «О театре»: «Александру Константиновичу Гладкову с глубочайшей благодарностью за внимание к моим режиссерским трудам в ГосТИМе в период 1934–1936 гг., за помощь в работах научно — исследовательской лаборатории при ГосТИМе, трагически оборвавшихся ранее тех событий, которые связаны с закрытием ГосТИМа в 1938 г. Прошу не забывать меня! В. Мейерхольд. Москва. З. Н.38».
Мне дороги эти сохранившиеся знаки дружеского расположения и доверия, и я не хочу скрывать, что горжусь ими. Все, что я собираюсь рассказать о Всеволоде Мейерхольде, — посильное исполнение мною его завета: «Прошу не забывать меня!»
К. С.Станиславский в последние годы жизни, стремясь обобщить и передать другим свой замечательный опыт, написал несколько книг и еще несколько оставил недописанными. Его литературное наследие занимает восемь объемистых томов.
В. Э.Мейерхольд тоже мечтал написать о своем творческом пути, но не успел этого сделать. То, что может быть названо его литературным наследием, состоит из большого числа статей на разные, связанные с искусством театра темы, частью резко полемических и в момент написания острозлободневных, но меньше всего они могут считаться подведением итогов или обобщением опыта творческой работы Мейерхольда. В этих статьях получило отражение многое из того, что сам В. Э. в конце жизни считал преходящим, устаревшим, изжитым. Я это хорошо знаю потому, что в середине тридцатых годов помогал ему в подготовке этих статей для переиздания и, полный почтительного рвения, часто смущенно недоумевал, когда В. Э., просматривая некоторые старые работы, категорически заявлял: «Чепуха!» — и целые страницы перечеркивал толстым синим карандашом (например, последнюю главку в интереснейшей статье «Русские драматурги» — сборник «О театре». Спб., 1913).
47
Иоган Петер Эккерман (1792–1854) в течение многих лет исполнял обязанности секретаря И. В.Гёте и стал его близким другом и собеседником. Его книга «Разговоры с Гёте в последние годы его жизни» (1836) была переведена на десятки языков. Эта книга стала образцом тактичного и скрупулезного изложения взглядов и особенностей характера великого собеседника.
48
Секретарь Анатоля Франса Жан Жак Бруссон выпустил две книги об Анатоле Франсе, обе они были переведены на русский язык и вышли в середине 1920‑х годов: «Анатоль Франс в туфлях и халате» и «Разговоры с Анатолем Франсом».
49
НИЛ — научно — исследовательская лаборатория при Театре Мейерхольда, задачей которой было детальное изучение процесса сценического творчества.
50
30 декабря 1906 г. в театре В. Ф.Комиссаржевской в Петербурге состоялась премьера спектакля «Балаганчик», поставленного Мейерхольдом по лирической драме А. Блока. Мейерхольд выступал в ней в роли Пьеро. Пьеса с успехом шла в течение сезонов 1906/1907 гг. и 1907/1908 гг. Художник Николай Павлович Ульянов (1875–1949) нарисовал Мейерхольда в костюме Пьеро в 1908 г. для журнала «Золотое руно». Журнал «Аполлон» выходил в 1909–1917 гг.