— Правильно! — у Кашиса будто камень с души свалился. — А теперь, голубчик, расскажи, что тут с тобой приключилось.
— Сегодня вечером мы собирались пройтись на яхте. Отметить закрытие летнего сезона. Ночи уже холодные. Ну и решили для профилактики скинуться на две бутылки коньяка. Вчера в Риге я видел хороший и купил. Но не повезу же бутылки домой — сами знаете, мамаша у меня старомодная…
— И мой Варис, конечно, тоже в вашей бражке, — Кашис с трудом удержался от иронической улыбки.
— Что вы, товарищ Кашис! — поспешно стал выгораживать друга Альберт. — Он ничего даже не подозревает! Да и Астра все равно бы ему не позволила.
— Ясно. Классовая солидарность… А дальше?
— Ну куда мне с бутылками? Другие родители тоже могут на это косо посмотреть. В яхт-клубе та же Астра может наткнуться на них раньше времени. Вот и решил оставить здесь на вокзале — в багажном шкафчике. А сейчас пришел, чтобы отвезти прямо на яхту, но ваши подчиненные пристали ко мне с каким-то портфелем… Как он мог оказаться в седьмом шкафу с левой стороны? Не понимаю.
В рассказе не все было до конца логично, и именно потому Кашис был готов в него поверить. Зачастую ложь бывает более связной, чем правда. Такова жизнь…
— А вроде бы вы сказали, что он открывал восьмой? — спросил Кашис у Яункална.
— Я не считал, товарищ подполковник, — и Яункалн заговорщицки подмигнул. — Но было все правильно, дверца отперлась, даже не скрипнула.
— Не надо торопиться. Яункалн… Может, нам самим будет еще очень кстати глоток коньяку во всей этой передряге… Какой там у тебя был? «Голый младенец» или «Под дунайским мостом?» — и Кашис кивнул милиционеру-железнодорожнику, чтобы тот запротоколировал ответ Альберта.
— Армянский «три звездочки».
— Тогда не станем терять времени!..
Процессия двигалась вдоль стенки шкафчиков и вслух отсчитывала дверцы.
Что за чудеса! Открыта была не седьмая камера, а восьмая, у которой дежурил милиционер.
— Какой был твой шифр? — задумчиво спросил Кашис, хотя всегда любил похвастать хорошей памятью.
— Он открывал этот шкаф четырьмя семерками, — опередил Альберта Яункалн.
Кашис вопросительно взглянул на юношу. Альберт утвердительно кивнул. Тогда подполковник собственноручно набрал четыре семерки и потянул ручку дверцы.
Шкафчик беззвучно раскрылся, и все увидели в нем синюю авоську с двумя бутылками армянского коньяка «три звездочки».
— Конфисковать, как вещественное доказательство и приложить к материалам дела? — спросил сержант, чтобы скрыть свой конфуз.
Кашис молчал. Он тщательно проверил оба замка. Они были в полном порядке — нигде ни царапины, ни иных следов насильственного вскрытия.
— До чего же бедна у людей фантазия! Двое запирают свой багаж на четыре семерки, и притом в соседних камерах! — вздохнул он наконец.
— А что особенного? Теперь в Риге что ни сделают — почти все называют «Дзинтарс»[2], — заметил сержант.
— Семерка — мое счастливое число, — сказал Альберт. — С детства.
— Как видишь, не только твое, — с усмешкой заметил Кашис.
— Вот ведь совпадение — как в плохом детективном романе, — позволил себе наконец высказаться Яункалн.
— Бросьте вы цитировать из своего ненаписанного собрания сочинений! — перебил его сердито Кашис, взял Альберта под руку и отвел в сторону. — Послушай-ка, приятель, неужели тебе так необходим этот коньяк? Ведь сегодня довольно теплый вечер, но если уж очень надо, — он достал бумажник и протянул Альберту деньги, — купи еще, а этот пока придется оставить в милиции. Расписочку получишь завтра… Да, кстати, ты этот коньяк покупал в Риге?
Альберт молча кивнул.
Яункалн знал, что по любым вопросам, имеющим отношение к службе, подполковник высказывается только в служебных помещениях. В машине из него слова не выжать — и не потому, что не доверял водителю. В таких случаях он не признавал поспешности… Но как только они переступили порог кабинета Кашиса, Яункалн дал волю своим чувствам.
— Ничего больше не понимаю, — сказал практикант и для выразительности развел руками.
— Студенту это простительно, — ответил подполковник без иронии.
Включив сильную настольную лампу, он стал рассматривать в лупу этикетки на бутылках с коньяком.
— Ленинградский розлив, — пробормотал себе под нос Кашис, поморщился и махнул рукой. — У вас глаза помоложе, прочтите, в каком ресторане куплены эти бутылки.
— На круглом печать не разобрать — смазана, — сообщил немного погодя Яункалн. — Только одно слово можно более или менее понять — Юрмала.