<Козлов.> 26 января 1916 г.
В Новочеркасске все было очень хорошо. Читал я в городском клубе. Акустика неважная, зал слишком длинный, но слушали очень внимательно. Публики было 737 человек; цены от 3 р. первый ряд до 25 к. ученические; ученических было 410, входных по 50 к. — 63. Весь сбор 445 р., расходы (включая и 5 % за устройство лекции) — 114 р., так что мне пришлось 331 р., т. е. даже больше, чем в Ростове. Успех был очень большой, и среди молодежи, и среди взрослой публики. Городской голова Дронов и его жена просили меня повторить или прочесть другую лекцию в пользу высших женских гимназий. Новочеркасск оказывается очень учебным городом: здесь есть политехнический институт, высшие женские курсы, ветеринарный институт, учительский инст<итут>, духовная семинария, еще что-то, т<ак> ч<то> учащейся молодежи много. Сам город производит впечатление довольно сонного. Оживление только на Платовском проспекте. Улицы очень широкие, бульвары, тополя; здания больше одноэтажные; гимназисты в штанах с красными лампасами, казачьи. — Уехал я из Новочеркасска 25<-го> утром, в 11 ч., со скорым поездом; в Козлов приехал в 4 ч. ночи, устроился в Северной гостинице [592]; это — вроде курского «Бель-Вю», но поуютнее и почище. — Все это время от Курска было так занято переездами, разговорами и прочею ерундою, что совсем не было времени хорошенько подумать об Оскаре Уайльде. Набросал полтора почтовых листка, и посылаю их Тебе одновременно, но в другом конверте [593]. — Пиши, как дела. Думаю, что теперь успеешь написать только в Уфу. — Миленькая Малим, как Ты доехала и как себя чувствуешь? Пиши и телеграфируй почаще.
Целую Тебя крепко.
Из Казани телеграфируют, что лекция не разрешена. На всякий случай я послал туда программу лекции о театре; м<ожет> б<ыть>, успеем устроить. Относительно прений не напишешь ли Ты проф. Ивановскому [594], — у меня нет его адреса, и не помню, как его зовут.
1 февраля <1916 г.> Вагон.
[595]
Миленькая Малим, здравствуй, как Ты поживаешь? Письма получил поздно, только 31<-го> вечером, так что Ты напрасно посылала их в Самару, надо было в Уфу, а я остался в Самаре на один день только случайно [596]. В Самаре чтение прошло очень хорошо [597]. Пушкинский дом, где я читал прошлый раз, нынче занят лазаретом, и потому Общ<ество> Народных университетов устраивает лекции в Общественном собрании, у которого свой дом, очень хороший. Зал небольшой, приятный для чтения. Демократической публики меньше, чем тогда, гимназистов не пустили, но было очень много гимназисток. Успех большой, после лекции пришлось прочитать несколько стихотворений. Получил я здесь 150 р. После лекции посидел в ресторане Гранд-Отель с литератором местным Вельским и его женою. Вельский (Кирьяков) — бывший народник, автор книг об отрубах (кажется, называется «Выброшенные на отруба») [598]. Побеседовали приятно на разные темы. Его жена поговорила по телефону с каким-то инженером, и мне отвели в пассажирском поезде купе I класса. Поехал не с почтовым, который идет откуда-то издалека днем и набит пассажирами, а с пассажирским, у которого 2 вагона I и II кл<асса> составляются в Самаре. Вот потому я и остался на 31 января в Самаре, т<ак> к<ак> этот более удобный поезд идет ночью, а 30<-го> я на него уже не мог успеть попасть. — Телеграмм от Тебя давно не получал, не знаю, что у Тебя случается, что Ты делаешь? Не встречала ли Иванова-Разумника? Я о нем говорил в более культурных центрах, в Ростове и Самаре, в обоих городах его хотят устроить [599]. — Ночью великолепно спал. Утро ясное, солнце, поля под снегом так и блестят. Может быть, сегодня успею приготовить страничку из драмы и бросить ее где-нибудь в ящик, — отдай ее переписчице, пусть сделает 1 экземпляр. — Приеду в Уфу довольно поздно, должно быть, часов в 6 по местному, потому что поезд опаздывает на 3 часа. Но это ничего, потому что на этот раз ехать гораздо удобнее, чем до Самары. — Целую крепко. Куда Ты можешь мне писать, не знаю. Из Нижнего получил телеграмму, что зал снят, а разрешения еще нет. Телеграфирую, как только узнаю.
Вагон Уфа — Челябинск. 2 февраля <1916 г.>
Здравствуй, как поживаешь? В Уфу доехал очень удобно, хотя с большим опозданием, в 7 часов вечера по уфимскому времени. Хорошо, что этот переезд был удобен, и я в купе достаточно отдохнул. Зал клуба, где я читал, оказался при той же гостинице, Большой Сибирской, где я остановился [600]. Успел начать вовремя. Зал небольшой, хорошо слышно; публики много, и взрослой, и учащейся. Успех очень большой, особенно нравится везде вторая часть [601]. Был губернатор, которого здесь очень хвалят. Устроитель говорит: публика очень довольна. В этом городе я получил больше Бальмонта; ему досталось 120, мне — 280. Цены невысокие, от 50 к. до 2 р. 15 к. [*]После лекции пошли в один из номеров той же гостиницы и устроили беседу, — дюжина местной интеллигенции, журналисты, адвокаты, всё публика довольно старая. — Никак не могут принять любви к России: нас, говорят, долго усыпляли, мы еще носим в себе остатки крепостничества, любить Россию не за что. И вот с такой ерундой пришлось возиться часа два, усмиряя диких людей. Расстались, впрочем, приятно, т<ак> к<ак> и в их среде удалось создать возражателей наиболее диким. Дам было две: жена устроителя и жена одного из интеллигентов; эта кое-что читала из меня и имеет более человеческий склад мысли. — Вечером, перед лекциею, получил Твою телеграмму о перерыве сношений, и телеграмму из Нижнего, что афиши печатаются. Утром телеграфировал Татьяне Николаевне [603]; если она не устроит, вернусь через Вологду, откладывать же неудобно: городов еще много, а времени мало. Остался один Нижний, 9-го, туда и пиши, и телеграфируй: Задара, Большая Покровская, 19, Нижний-Новгород; Пенза отпадает, до поста нет помещений, в Казани не разрешено, полицмейстер сказал: «самим жрать нечего, а они ездят карманы набивать». — Утром пришел ко мне Павел Густав<ович> Тиман [604], рассказал, что у него в Москве большое кинематографическое дело, летом будет Мейерхольд; живет он в Уфе как германский подданный [605], хотя и родился в России и в Германии не жил; жена его чисто-русская, живет в Москве, ведет дело. Просил у меня «Творимую Легенду» за 1500 р. (предложил сначала 1000 р., как Леониду Андрееву за «Екатерину Ивановну») [606], и еще какие-нибудь две вещи по 1000 р. Если буду в Москве 11 февраля, то надо будет сговориться с г-жою Тиман окончательно; обещает 750 р. при заключении условия, и остальные 750 при сдаче сценария [607]. Что скажешь? Напиши. Если хочешь, приезжай 9-го в Москву; в Нижний не стоит, серо, трудно и дорого; вернуться всегда можно или через Вологду, или через Ново-Сокольники.
592
В открытке, отправленной жене 28 января (на следующий день), Сологуб извещал: «Сегодня буду читать в Козлове, сегодня же ночью уеду в Самару». С лекцией «Россия в мечтах и ожиданиях» Сологуб выступил в Козлове 27 января в помещении Современного электротеатра. Местный журналист Борис Протопопов писал в репортаже о лекции: «…не звучный и не красочный голос лектора вместе с отсутствием внутреннего огня, может быть, и гармонировали с понятием мечты, с теми смиренными песнями, о которых он говорил, но не звали к восприятию „действенной“ мечты, которая, собственно, и являлась главной его целью» (Козловский земский вестник. 1916. № 11. 4 февраля).
593
Речь идет о тексте, приготовленном Сологубом для произнесения на вечере в память Оскара Уайльда, который устраивала в Петрограде Чеботаревская. Во вступительном слове Сологуба «Художник как жертва» (прочитанном на вечере гр. В. П. Зубовым) Уайльд трактовался как «величайший мученик века, выразивший собой идею художественной обреченности и показавший значение страдания и его красоты» (Театр. Вечер поэтов // Женские новости. 1916. № 20. 5 февраля). Вечер поэтов, посвященный памяти Оскара Уайльда, в пользу Лазарета Деятелей Искусств состоялся 30 января 1916 г. в Художественном бюро Н. Е. Добычиной (Марсово поле, 7); кроме речи Сологуба в программу были включены выступления Н. Н. Евреинова («Театральность Уайльда»), М. А. Кузмина («Эстетизм Уайльда»), К. Д. Бальмонта («Оскар Уайльд, как солнечник»), К. И. Чуковского («Судьба Уайльда»), а также в исполнении артистов произведения Уайльда и сцены из его пьес (см.: ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 6. № 56. Л. 81–82). Приуроченная к 15-летней годовщине смерти Уайльда статья Чеботаревской (помещенная за подписью Сологуба) «Художники как жертвы» была опубликована в «Биржевых ведомостях» (Утр. вып., 1916. № 15408. 27 февраля).
594
Владимир Николаевич Ивановский (1867–1931) — философ, профессор Казанского университета; друг Вяч. Иванова (см. коммент. О. Дешарт в кн.:
597
Лекция Сологуба «Россия в мечтах и ожиданиях» была прочитана в Самаре в помещении Общественного собрания 30 января.
598
Василий Васильевич Кирьяков (псевдоним — В. Вельский) — журналист, публицист. Имеется в виду книга:
600
С лекцией «Россия в мечтах и ожиданиях» Сологуб выступил в Уфе 1 февраля в Новом клубе (зал Паршина).
601
Печатные отзывы о лекции Сологуба были, однако, весьма критичными. Репортер Н. Шубин полагал, что мечты Сологуба «о высоком призвании Руси, о долге ее пред человечеством» были лишь «повторением очень старых идей и притом на старый же лад без единого нового мотива и нового содержания»: «Нет, — это слишком далеко от жизни» (Уфимский вестник. 1916. № 27. 4 февраля). Другой, анонимный обозреватель сообщил, что лекция «собрала битком набитый зал публики, но решительно не оправдала ничьих, кажется, ожиданий»: «Она представила собой ряд до того элементарных мыслей и положений на тему: о любви к отечеству, патриотизме, об особенностях русской души, о „долге России перед человечеством“, что оставалось удивляться, как такой большой, такой талантливый писатель может разъезжать по России с подобными „откровениями“. <…> Делоне в спорности, не в проблематичности положений, а в необычайной, исключительной, по крайней мере, в устах Сологуба их элементарности, шаблонности, потертости… Было, правда, несколько блесток, но это были ничтожные крупинки» (Уфимская жизнь. 1916. № 240. 4 февраля).
604
Бывший представитель кинематографической фирмы Пате в России, один из руководителей кинофирмы и прокатной конторы «Тиман и Рейнгардт».
605
Как немецкий подданный, П. Г. Тиман был выслан в Уфу в 1915 г.; осенью 1914 г. контора его фирмы была разгромлена во время немецкого погрома (см.:
606
Фильм «Екатерина Ивановна» («Женщина-вакханка») был снят режиссером А. Н. Уральским по сценарию Л. Н. Андреева в 1915 г.; в основу его был положен спектакль Московского Художественного театра по одноименной пьесе Андреева (см.: Там же. С. 282–283).
607
В архиве Сологуба сохранились официальные письма из Москвы на бланках ателье кинематографических съемок «Эра» (большинство их — за подписью В. Ф. Миквица); из них выясняется, что 11 февраля 1916 г. Сологуб подписал с фирмой обязательство представить сценарий «Навьи чары» («Творимая легенда»); неоднократные просьбы прислать сценарий «в возможно скором времени» завершаются письмом от 9 декабря 1916 г., в котором потребность в авторском сценарии объясняется необходимостью «его своевременно дать В. Э. Мейерхольду, для разработки мизансцен» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 879). В 1916 г. В. Э. Мейерхольд также вел подготовительную работу над постановкой «Навьих чар» (см. коммент. А. Соболева в кн.: