Канцелярские законы — незыблемы. Никакая революция не в состоянии не только уничтожить их, но даже и изменить. Это законы раз навсегда установленные, вечные…
[Зощенко] идет по линии великой русской литературы от Марлинского, Сенковского, Маркевича, — вплоть до Лейкина [763]… Причем такие писатели — как Толстой Лев — и Достоевский — разумеется, совсем от этой линии в стороне.
<О.> Генри — писатель совсем плохой, и почему им принято зачитываться и восхищаться — мне непонятно. Не только его рассказы, но даже и фамилии его не запоминаются. Что же о нем говорить?
Получил я приглашение на празднества Академии Наук. Предупреждают, что приедет Рабиндранат Тагор [765], и что будет ужасно тесно. Оно и верно, уж если Тагор приедет — так от него одного такая теснота будет, что и не продохнешь…]
Басня — это очень старый род искусства, аллегория в стихах, где под видом животных выводятся люди. Причем, чем больше животные в баснях — животные, — тем больше, значит, похожи они на людей [766].
Когда я хочу сделать себе что-нибудь очень приятное, я беру одну из своих книг — и читаю… огромное удовольствие [767]…
Есть поэты, которые ужасно любят читать свои стихи ближним. Эго — пытка, и от нее надо избавляться самой резкой и придирчивой критикой. Большинство — не выдерживает.
Вот теперь стали вместо развалин и пустошей устраивать детские сады и площадки. Хорошо было бы окружить весь Петербург огромными трамвайными линиями, построить мосты, и сделать из Петербурга чудеснейший город-сад. А это возможно, и очень.
Не люблю критиков я… Очень был бы доволен, если бы нашелся критик такой, который всю жизнь хвалил бы меня, а всех остальных — ругал. Больше мне ничего не надо. И вообще критики так писать и должны. О ком-нибудь одном — только хорошее, но зато уж очень хорошее, а о других — плохое.
Новым Пушкиным будет только такой поэт, который беззастенчиво и нагло обворует всех своих современников и предтеч [768].
Шевченко — прекрасный поэт. Над его стихами иногда плачешь [769].
Вся наша русская литература — сплошной плагиат. А если бы это было и не так: у нас не было бы великих поэтов, точно так же как не было бы ни Шекспира, ни Гёте, которые, как известно, — всегда работали на чужих материалах.
Блок писал очень скучные пьесы. Мне пришлось однажды присутствовать на чтении его драматической поэмы — «Песня Судьбы» [770]. Так я спал все время — и просыпался только в антрактах, пьесы вообще слушать трудно…
Я вот хочу написать трагедию. Такую, каких нынче уже не пишут. Взять какой-нибудь миф Достоевского, ну, что хотите, «Преступление и наказание», что ли, и создать из этого мифа трагедию. Сохранить только самый миф, обстановку, героев, конечно, Мармеладова так и должна оставаться Мармеладовой, но — язык, образы, — это будет свое. Только вот некогда этим заняться, нет денег. А если бы дали заказ написать вот такую трагедию, и заплатили бы в счет гонорара, — можно было бы написать в год…
Никогда не доверяйте симпатичным людям. Надо доверять только несимпатичным.
Союз наш — беден. Вот — поглядите — член правления — Мария Михайловна Шкапская [771]— ходит даже без рукавов… Не на что купить…
И так — у многих…
Единственная радость — это думать о том, что я — великий писатель. А то все ругают, гонорара не платят — и жить скучно и тошно.
«Скверно» и «плохо» — это слова совсем разные. Стихи, скажем, могут быть плохими, но не скверными. И — наоборот. Мы знаем прекрасную поэму Пушкина «Гавриилиада», которая — все-таки — скверная поэма. И знаем много других примеров. Поэтому с этим словом надо обращаться с осторожностью…
Последние семь лет я занимаюсь переводами. Обидно, что не имеешь возможности заняться литературой.
Я чувствую себя плохо. Я — болен. Я всех предупреждаю о том, что надо обращаться со мной возможно осторожнее. Потому что уж очень не хочется мне умереть где-нибудь на заседании, за столом, от паралича сердца. Зачем же? Ведь это было бы совсем глупо…
Любимый портрет мой — это тот, который приложен к первому тому моих сочинений [772]. Там я совсем похож.
Я все жду, что появится человек, который купит себе шляпу, пойдет с нею к портному и скажет: вот, шляпа у меня есть, сшейте мне теперь костюм и пальто к этой шляпе. Именно: не к костюму — шляпу, как есть, а — к шляпе костюм — и — пальто.
Как ни пиши, а лучше Шекспира — не напишешь. Писать же хуже, чем он — нет смысла. Что же делать? Ложись, да помирай.
Этот портрет я не люблю. Он совсем на меня не похож. И зачем только его Измайлов печатал? [773]
От [Волошина] ничего не останется. Его поэзия — особый род деятельности: труба, барабан, малярные кисти. А в конкретной поэзии Ахматовой — есть работа над словесными формами языка.
Гениальные поэты только и занимаются подражанием и перепевом. А оригинальные образы и формы — создают слабые поэты. И это — естественно. Зачем человеку — как грибу питаться неорганическими соединениями, над чем-то думать, что-то изобретать? Надо обирать предшествующих поэтов — самым бессовестным образом.
Лермонтов ничего не делал, кроме того, что переделывал чужие стихотворения. Поэтому он был гениален.
763
Заглавие исправлено, очевидно, Р. В. Ивановым-Разумником: «О писателе N». В 1923 г. в Петрограде вышли в свет две первые книги рассказов Михаила Михайловича Зощенко (1895–1958). Сологуб намечает связь между ним и популярными в свое время в широкой читательской среде беллетристами — Ал. Марлинским (псевдоним Александра Александровича Бестужева; 1797–1837), Осипом Ивановичем Сенковским (1800–1858), Болеславом Михайловичем Маркевичем (1822–1884), Николаем Александровичем Лейкиным (1841–1906) — редактором юмористического журнала «Осколки» (1882–1905).
764
О. Генри (псевдоним Уильяма Сидни Портера; 1862–1910) — американский писатель, автор популярных авантюрно-юмористических рассказов. В 1920-е гг. его книги интенсивно издавались в России.
765
Рабиндранат Тагор (1861–1941) — индийский прозаик, поэт, художник, просветитель, общественный деятель, лауреат Нобелевской премии (1913 г.); посетил СССР 11–25 сентября 1930 г.
766
Первая известная нам басня Ф. Сологуба — «Светлейший Слон, правитель Леса», написана 25 июля 1894 г. (
767
Ср. мемуарное свидетельство В. И. Анненского-Кривича: «…он <Сологуб> и не скрывал того, что знал себе цену и что цену эту он считал — по заслугам — высокой. — А когда я захочу прочесть хорошие стихи, — сказал он однажды в Детском Селе с эстрады я обыкновенно беру с полки одну из своих книг… так как я знаю, что встречу там именно хорошие стихи. И сказано было это самым обыкновенным „сологубовским“ тоном: спокойно и слегка высокомерно. Он ничего не утверждал, не бросал никакого вызова, он просто доводил об этом до сведения аудитории… <…>. В устах Сологуба подобное заявление казалось совершенно естественным: высказывания такого рода правды находилось в гармоническом и полном соответствии со всем обликом писателя» (
768
Принцип плагиата весьма существен для понимания творческого метода Ф. Сологуба. Е. Я. Данько в своих воспоминаниях отметила «характерное — для Сологуба — использование не жизненных материалов и наблюдений, а литературных, уже созданных, уже готовых образов» (
769
В 1924 г. Ф. Сологуб перевел ряд стихотворений из Т. Г. Шевченко (см.:
770
Ф. Сологуб присутствовал на авторском чтении драматической поэмы А. Блока «Песня Судьбы» у Г. И. Чулкова 4 мая 1908 г.
772
Портрет Ф. Сологуба работы К. А. Сомова (1910) репродуцирован в 11-м томе «Собрания сочинений» Сологуба (СПб.: Шиповник, <1911>); хранится в Русском музее. С.-Петербург.
773
Александр Алексеевич Измайлов (1873–1921) — прозаик, поэт, литературный критик. Был хорошо знаком с Ф. Сологубом, неоднократно писал о нем. Фотопортрет Ф. Сологуба (1907) помещен в книге: