Целостное взаимодействие искусства с наукой виделось в будущем А.П.Чехову: "...я подумал, - писал Чехов примерно в те годы, когда Толстой размышлял над синтезом науки с искусством, - что чутье художника стоит иногда мозгов ученого, что то и другое имеют одни цели, одну природу (!) и что, быть может, со временем при совершенстве методов им суждено слиться вместе в гигантскую чудовищную силу, которую теперь трудно и представить себе..."[244]
Взгляды Ефремова на современную фантастику - большая отдельная тема. Мы здесь хотим лишь обратить внимание на то, что эстетическая мысль писателя не замыкалась "литературой о будущем". Тема его концепционной статьи "Наклонный горизонт" обозначена в подзаголовке следующим образом: "Заметки о будущем художественной литературы". Писательская судьба связала Ефремова с научной тематикой. Однако свой творческий генеральный интерес - к перспективам взаимодействия науки с искусством - Ефремов проявил в самых неожиданных для фанаста жанровых формах. Широкую известность ему принесла опубликованная несколькими годами ранее "Туманности Андромеды" историческая дилогия о далеком прошлом "Великая Дуга". Между двумя последовавшими за ней большими фантастическими произведениями вызвал оживленное обсуждение экспериментальный (по определению автора) роман на современную тему "Лезвие бритвы". А в своей последней и литературно, может быть, самой удачной книге "Таис Афинская" фантаст вновь обратился к историческому жанру.
Для нашей статьи нефантастические произведения Ефремова представляют особый интерес. Тема искусства выдвигается в них на передний край философско-художественных исканий писателя. Уже в его фантастике будущего критика отмечала (не всегда одобрительно) необычный для того жанра культ красоты - красоты вещей и природы, беспредельного космоса и, разумеется, прежде всего человека. Тема искусства - одна из главных в "Великой Дуге". "Лезвие бритвы" и "Таис Афинская" предельно насыщены философским анализом искусства, переполнены энциклопедической информацией о художниках, ваятелях, писателях, поэтах, композиторах разных времен и народов. Значительную часть романа "Лезвие бритвы" заняло рассуждение о природе красоты и ее месте в духовном потенциале человека. Временем действия "Таис Афинской" писатель избрал позднеклассическую античность, когда духовная жизнь, напоминал он в предисловии, в большей мере вращалась вокруг искусства, нежели философии.
Пафос красоты, которым проникнуты все его книги, и придает внутреннее единство произведениям Ефремова, столь непохожим по жанру, отделенным по времени действия толщей тысячелетий. Ефремов поднимает огромный материал мировой культуры как эрудит и знаток, влюбленный в красоту, как историк искусства, объясняющий глубинную связь художественных ценностей с верованиями и нравами, как естествоиспытатель, наконец, проникающий в психофизиологическую природу эстетического чувства. Но более всего ему важно, жизненно важно как мыслителю утвердить творческое назначение красоты. В этом его двуединый интерес к искусству и науке обнаруживает поистине "одни цели, одну природу".
Обращается ли он к настоящему, прошлому или будущему, Ефремов с необыкновенной увлеченностью исследует нравственное и мировоззренческое восхождение человека, как он говорит, по ступеням прекрасного, которое, по его убеждению, и есть путь к счастью в универсальном значении этого понятия. (В дальнейшем мы еще вернемся к идее писателя о самой тесной связи счастья с красотой). Его романы словно бы для того и расположились по всем трем координатам времени, чтобы создать цельное представление о грандиозном этом процессе. Немного найдется собратьев Ефремова по перу, кто в своем собственном творчестве выступал бы с такой последовательностью пропагандистом мировой художественной и философской мысли в утверждении нравственно созидающей силы красоты.
Признавая это, литературная критика все же упускает, нам думается, главное. В трактовке Ефремова всемирно-историческое назначение прекрасного не совпадает с обыденным представлением о социально-педагогической роли искусства. Задачи литературы и искусства мыслятся в необычно широком контексте всей культурно-творческой обстановки нашего времени. "Многим кажется, - говорил Ефремов в одном интервью на эту тему, - что наука и только наука разрешает в жизни решительно все вопросы. Я бы согласился с этим, если бы была создана наука чувств, если бы существовала академия Горя и Радости" [245] (наподобие той, что контролирует сумму человеческого счастья в коммунистическом мире "Туманности Андромеды"). Ход мысли писателя, нам думается близок актуальному ныне суждению К.Маркса о том, что настанет время когда все науки сольются в едином познании человека. Эту генерализующую функцию пока что выполняет искусство, считает Ефремов.
245
Великое Кольцо Будущего: Интервью с И.Ефремовым. / Сб.: Фантастика-69/70. // М.: Мол. гвардия, 1970. с.260.