Поясним нашу мысль на примере космического мифа. Каждый народ создавал его по своему и, вместе с тем по удивительно сходному генеральному плану: космос отождествлялся с человеком, более того, производился из человека. В "Упанишадах" мир возникает из "космического человека пуруши:
Когда разделили пуруши, на сколько частей он был разделен?
Чем стали уста его, чем руки, чем бедра, ноги?
Луна родилась из мысли, из глаз возникло солнце...
Из пупа возникло воздушное пространство,
из головы возникло небо.
Из ног - земля, страны света - из слуха.
Так распределились миры[303].
В "Голубиной книге" в роли человека-космотворца (так говорят фольклористы, культурного героя) выступает уже христианский бог (естественная метаморфоза при переходе мифосознания в религию):
Зори ясные от очей божьих,
Звезды частые от риз божьих,
Млад светел месяц от грудей божьих[304].
Ересиах Аввакум представлял себя "космическим" человеком, когда писал царю, как "в нощи вторыя недели, против пятка, распространился язык мой и бысть велик зело, потом и зубы быша велики, а се и руки быша и ноги велики, потом и весь широк и пространен под небесем по всей земли распространился, потом бог вместил в меня небо, и землю, и всю тварь... так добро и любезно мне на земле лежати и светом одеянну и небом прикрыту быти..."[305].
Первобытная космология "упорядочивала" подобными отождествлениями человека с миром, мира с человеком домифологический хаос, превращала его в космос. Мифопоэтические образы тождества ещё не были ни метафорами, ни умозаключениями, а только содержали зародыш тех и других (на наш взгляд, при более активной роли предэстетического чувства). Поэтому, когда пытаются оценить миф как суждение на основе дефицита информации, забывают о первичности ощущения красоты окружающего мира, как целесообразности и целесообразности, как красоты.
В статьях "О познавательных мифах нашего времени" и "Научная фантастика и современное мифотворчество" Т.Чернышёва уподобляет научно-фантастическую литературу мифологии "информационной модели действительности, возникающей при мышлении по аналогии"[306].
"В этом, очевидно, - утверждает она, - и кроется секрет того "суждения по себе", т.е. суждения по аналогии с уже известным, которое Г.В.Плеханов считал одним из свойств мифологического мышления"[307]. Секрет, нам думается, совсем в другом, и "суждение по себе" Т.Чернышёва понимает превратно. Когда, по её словам, она исходит из высказывания К.Маркса, что "всякая мифология преодолевает, подчиняет и формирует силы природы в воображении и при помощи воображения"[308], её информационный подход в корне подрывает эту позицию. Можно ли объяснить воображение одним только количеством информации?
Исследовательница путает мифологию с общим объемом сознания её созидателей. Ученые высказывают на этот счет лишь самые предварительные соображения, но, по всей видимости, опытное знание не могло участвовать в мифе, не разрушая его как господствующую систему мышления. Согласно теории первобытной психики этнографа-социолога К.Леви-Стросса, уже у древнего человека мифологический "этаж" не был единственным уровнем сознания и различался с практическим. С другой стороны, пережитки мифомышления прослаивают различные формы сознания и у современного человека, при всем нашем научном мировоззрении.
Миф не подлежал сомнению, которое свойственно научно-практическому реализму, как священная традиция, закреплявшая систему жизненных ориентационных рефлексов первобытного коллектива. Возможно, под натиском познания и появились поразительные для нас противоречия в мифосистемах, когда, например, древнему эллину показывали могилу бессмертного Зевса...
306
Т.Чернышёва - О познавательных мифах нашего времени. / Сб.: Современные вопросы гносеологии. // Иркутск: 1974. с. 118.