Фантастической анимализацией классовой борьбы Г.Уэллс как бы говорил: если этот антагонизм не получит разрешения, в мире ровно ничего не изменится и в далёком будущем, разве что поменяются социальные полюсы. И вот хищники-эксплуататоры переродились в изнеженные ничтожества, а их вчерашние жертвы - в заботливых хищников, которые откармливают бывших хозяев к своему столу...
Эту великолепную метафору пытались оспаривать... ссылкой на улучшение жизни английского рабочего класса. Но Г.Уэллс, конечно же, собирался убеждать, что капитализму и в самом деле удастся довести человечество до каннибализма. Не зря же ведь он предвещал в своих утопиях светлое будущее. Даже В.И.Ленин, убеждённый в конечной гибели капитализма, не считал, что капиталистам в самом деле удастся ограбить землю. Опасность не исключалась - если капитализм будет продолжаться.
Именно в этой - и, тем не менее, вероятной - посылке и заключалась идейно-художественная отдача негативного предположения. Предсказание оборачивалось предостережением: вот таким тенденциям нельзя давать развиться и вот почему необходимо всячески ускорить конец капитализма. Предостережения Г.Уэллса, не содержат, как правило, революционных выводов, давали, однако, для них богатый материал.
Уже русская дореволюционная критика отметила, что в романах Г.Уэллса, воспринимавшихся некоторыми как механическая смесь чересчур фантастических гипотез с условной сатирой, сатирическая метафора является как бы реализацией действительно возможного прогноза. "Под маской прихотливой фантастики, - писал автор рецензии на роман "Первые люди на Луне", - скрываются такие злые, такие уничтожающие, такие ядовитые не пародии, не карикатуры, а прогнозы будущего, что романы Г.Уэллса перестают быть простым вымыслом и становятся социологическими предостережениями"[144].
Исторической заслугой Г.Уэллса как раз и было создание жанра фантастического романа-предостережения, который мы называли разоблачительной или антикапиталистической утопией. Параллельно употребляемый термин "антиутопия" представляется двойственным: исторически и этимологически он связан с антикоммунистической утопией. Роман же предостережение противостоял ей всем своим духом.
Не случайно роман Г.Уэллса "Когда спящий проснётся" пытались превратить в антиутопию (используя, конечно, и нечёткость позиции писателя). Купив у материально стеснённого автора рукопись, американские издатели выпустили выхолощенный текст, притупляющий радикализм первоначального варианта[145]. В русских дореволюционных переводах (К.Толстого) роман выходил под двусмысленным названием: "После дождика в четверг".
В этой связи реакционная газета "Новое время" писала, что так как "картины самодельного рая", начиная ещё с "алюминиевых дворцов" (видимо - в романе Н.Г.Чернышевского "Что делать?"), перестали, мол, вызывать энтузиазм, "естественно" должна появиться утопия, идущая "против течения", которая показала бы "размечтавшемуся человечеству, к чему могут привести мечты". "В добрый час! - благословляло Г.Уэллса и читателя "Новое время". - Надо же когда-нибудь поумнеть"[146]. "Что... касается попытки решить социальный вопрос путём насилия, регламентации, кооперации и проч., то с какой бы энергией и какими бы хорошим" людьми эти попытки ни делались, они удадутся лишь тогда, "когда спящий проснётся", или, по русской пословице, "после дождика в четверг". Вот что хотел сказать Г.Уэллс своим романом..."[147].
А Г.Уэллс сказал совершенно другое: что и при "научно" усовершенствованном капитализме трудящиеся неизбежно пробудятся к революционной борьбе. Г.Уэллс в самом деле пошёл против течения - против антикоммунистических и мещанских утопий вроде очень популярных в своё время "Грядущей расы" (1870) Э.Бульвер-Литтона и "Взгляда назад" (1888) Э.Беллами.
Развёртывая "в цельной и законченной картине" регрессивную тенденцию капитализма, Г.Уэллс не только дополнил классический утопизм более конкретным и глубоким социальным критицизмом - в романе-предостережении он преодолевал оппортунистическо-реформистское направление своего социализма. Социализм привёл Г.Уэллса к этому художественному открытию - и в нём он нашёл у него наиболее радикальное выражение.
Как фантаст, Г.Уэллс сознательно вёл социалистическую пропаганду. "Я, в сущности, никогда в жизни ничем другим не занимался"[148], - говорил он в 1931 году А.Луначарскому и продолжал: "Мы живём... в такое опасное время, что художник, не желающий принять в его беге участие как политик, то есть как вождь людей, кажется мне бесчувственным, бессмысленным, и я не могу признать в нём таланта..."[149]. "... Почти то же, - комментирует А.Луначарский, - говорил у нас ещё Н.Чернышевский"[150]. "...Сама способность воспринимать мир в категориях социалистической мысли много дала ему как художнику"[151], - справедливо отмечает Ю.Кагарлицкий в книге об Г.Уэллсе.
151
Ю.Кагарлицкий - Герберт Уэллс: Очерк жизни и творчества. // М.: Гослитиздат, 1963. с.6.