Россия не единожды помогала Г.Уэллсу преодолевать свои ошибочные прогнозы. Живи писатель в наше время, не исключено, что международная разрядка наступила бы гораздо раньше.
В романах Алексея Толстого
До тех пор, пока в конце семидесятых годов научно-фантастические "фрески" нежданно-негаданно не заинтересовали писателей-реалистов, казалось, будто пути научно-фантастического жанра проходили за обочиной отечественной литературы. А между тем уже "Аэлита" А.Толстого была не только в числе первых советских научно-фантастических романов; неожиданное "марсианское сочинение" (по словам М.Горького) типичного "бытовика" провозвестило в далёких потоках отечественной литературы нынешнее синтезирование фантастики с "реалистикой". Роман выступает сегодня ярким свидетельством того, как нарождалась русская научная фантастика из самых глубин общелитературного потока, в творческих исканиях крупных художников (напомним о научно-фантастических опытах В.Брюсова и А.Куприна, поздней Л.Леонова), исканиях, которые перерастали формальные эксперименты, отражали острую политическую борьбу и утверждение революционного миропорядка, охватывали поиски новой философии жизни и новых возможностей художественного реализма, запечатлевших бы тектонический сдвиг мировой истории.
Роман Алексея Толстого по внешности отвечал авантюрным поветриям двадцатых годов и оттого, может быть, долгое время рассматривался биографами "в боковом зрении". По существу же "Аэлита" явилась художественным документом перехода писателя на сторону Советской власти. Не случайно отрывки из этого, а не другого произведения читал Алексей Толстой в нашем берлинском полпредстве по пути на родину, на праздновании юбилея Советской республики.
Ещё и сегодня развёрнутая здесь концепция человека[217], представляет немалый интерес. Известно, что талантливая книга сыграла большую роль в развитии отечественной фантастики[218] и вместе с тем - в становлении Алексея Толстого как советского писателя[219], мы помним, что роман вызвал негодование в эмигрантской прессе[220]. Однако литературоведческие исследования пока не охватывают самого главного. Роман ещё не оценён как целостный слепок глубокой перемены в духовном и эстетическом развитии большого русского художника, которую он выразит одной фразой: "Октябрьская революция мне как художнику дала всё".
Дело ведь не только в том, что работа над "Аэлитой" совпала по времени с известным открытым письмом Н.В.Чайковскому, в котором Алексей Толстой отрёкся от белой эмиграции. Наряду с переломом политических настроений в этом романе запечатлелись все далеко идущие последствия, да и предпосылки этого шага - мировоззренческие, нравственные, литературные.
Стоит взглянуть на "Аэлиту" как на художественную лабораторию, в которой завязывалась новая творческая биография писателя и вместе с тем тип романа, открывший пути обновления жюль-верновского жанра. В гармоническом сплаве бытового реализма с космической романтикой, героических приключений с философским размышлением впервые мотивы духовного перехода Толстого на сторону революции обрели здесь Контуры новой идейно-художественной системы. На это обстоятельство обратила внимание в своём обзоре Н.Грознова[221], напомнив о работе Л.Колобаевой, Е.Званцевой, И.Щербаковой и др., наметивших изучение "Аэлиты" в контексте эволюции большого русского художника.
В необычной для него литературной форме Алексей Толстой впервые запечатлел здесь своё философское и эстетическое открытие обновлённой России и вообще новое видение и понимание мира. Эти качества выступают в "Аэлите" хотя и эскизно, однако уже укрупнённым планом, определённей, чем в романе "Сестры", который множество раз подвергался анализу, чтобы продемонстрировать эволюцию писателя. В художественном мире "Аэлиты" неожиданно появились черты романиста-эпика, художника-мыслителя, реалиста нового типа, во многом уже не похожего на прежнего живописца оскудевших дворянских гнёзд и интеллигентской среды.
Здесь, в эпицентре художественной мысли Алексея Толстого, как-то сразу, без предварительных набросков, возникает великолепный, классический тип солдата революции, совершенно отличный, например, от красноармейцев, выведенных писателем незадолго перед тем в повести "Необыкновенные приключения Никиты Рощина" Алексея Гусева ещё предстоит понять и оценить в родословном ряду таких достижений молодой советской литературы, как образы фурмановского Чапаева и Фадеевского Морозки. Герой Алексея Толстого, кровно родственный им своей революционной страстью и вместе с тем противоречиями самобытной натуры, образ большой психологической правды и человеческого обаяния, Гусев ведь был одним из самых ранних литературных предшественников этих замечательных характеров. Не оттого ли Дмитрий Фурманов одним из первых приветствовал новый роман писателя-эмигранта. С другой стороны, от красноармейца Гусева протягиваются нити к революционным персонажам "Хождения по мукам".
217
См.: И.Щербакова - Веселая земная песнь человеку, рожденному Октябрем. Концепция человека в романе А.Толстого "Аэлита". / Сб.: Проблемы стиля и жанра в советской литературе. Вып.2. // Свердловск: 1962.
218
См.: Е.Ситникова - Новаторство А.Н. Толстого в развитии совет. НФ романа. // Днепропетровск: 1971; А.Бритиков - Русский советский НФ роман. // Л.: 1970.
220
Е.Ситникова - О романе Толстого А. "Аэлита" (Идеологический резонанс в критике после выхода книги). / Сб.: Вопросы русской литературы, вып.1/19. // Львов: 1972.
221
Н.Грознова - Октябрьская революция мне как художнику дала все... (О творческой эволюции А.Н.Толстого) // Русская литература, 1983, №1.