Руперти даже воевал как русский офицер против немецкой армии. Свои воспоминания он начинает словами: «Моя семья по происхождению немецкая. Сам я родился в 1897 г. в Москве как русский, поскольку отец мой принял российское подданство. Тесных связей с немецкой колонией в Москве мы не поддерживали»20, однако после Первой мировой войны был вынужден покинуть Россию, поскольку прекрасно понимал, что должен уехать из страны не столько по причине немецкого происхождения, сколько потому, что принадлежит к крупной буржуазии. Некоторые выездные документы он смог получить только в немецкой миссии, где служил его дядя Эрнст Руперти, в прошлом московский купец. Там он вновь столкнулся с кризисом идентичности. В ответ на его просьбу брат отца сказал: «Ты – русский офицер, я – немецкий. И ты должен понимать, что…». Руперти пишет: «Я ничего не понимал и словно упал с небес на землю»21. Мы видим, что конфликт, связанный с национальным самоопределением, затрагивал самый узкий семейный круг.
Петербургский учитель, немец Х. Пантениус, подтверждает это. В 1930 г. он вспоминал, что немцев «очень быстро поглощало русское <…>. Дети сравнительно недавних иммигрантов зачастую говорят друг с другом только по-русски…», и возмущался, что «родители не только допускают это, но и сами говорят со своими отпрысками на ломаном русском»22.
Еще один аспект идентичности немецких предпринимателей в России – их космополитизм, естественный в особенности для элиты, которая действовала преимущественно на международной арене. Они ощущали себя не русскими и не немцами, но гражданами мира, членами российской финансовой элиты, которая уже в XIX в. имела международный характер.
При этом вплоть до Первой мировой войны гражданство, по всей видимости, играло незначительную роль. Были немцы натурализованные, принявшие российское гражданство, и немцы имперские. В принципе это не составляло разницы, как упоминал Рудольф Шпис: «Когда я приехал в Москву, “немецкая колония” состояла уже большей частью из российских подданных. Хотя они любили и ценили Россию как свою новую родину, чувствовали себя русскими и шли воевать за Россию, “настоящие русские” по-прежнему считали их немцами <…> что связано с обычно сохраненным евангелическим или римско-католическим вероисповеданием; полностью русскими они считались – да и то условно, – только когда переходили в православие; собственно, опять-таки лишь те, кто вдобавок сменил немецкую фамилию на русскую, могли быть уверены, что в них видят русских, и опять-таки только они не пострадали в немецких погромах 1915 года <…> Здесь я, пожалуй, должен добавить, что до 1914 года переход в другую национальность вовсе не считался очень важным и значительным <…> и переход из немецкого подданства в российское едва ли имел большее значение, чем, например, переход из саксонского подданства в прусское. Иными словами, человек, решившийся на это, отнюдь не был “не имеющим отечества” <…> просто он нашел в России новую и милую родину…».
Однако Роберт Шпис в своей статье подчеркивал: «В нравах и религиозных обычаях <…> все [немцы] одинаковы…»23.
Любопытно проследить, в какой мере деловая культура немцев сближалась с местной.
Рудольфи отзывался о российской деловой жизни в целом положительно: «Жить и давать жить другим – вот торговый и жизненный принцип, и он работает. В России приобретение права собственности еще возможно»24. Здесь определенную роль играл интересный для коммерсантов факт, что в противоположность Германии в России еще можно было получать довольно крупную прибыль.
«Бесспорно, среди русских малоимущий новичок в ремесле находится в более благоприятных условиях, чем в Германии, благодаря помощи, какую ему охотно оказывают [русские] купцы»25.
Сходным образом высказался и Георг Шпис в 1920‐е гг.: «С тех пор я познакомился с деловой психологией и методами большинства европейских стран, а также Америки и должен откровенно заявить, что нигде не работалось так приятно и легко, как с московским крупным купечеством 90‐х годов»26. «При заключении сделок даже на очень крупные суммы они не требовали письменных подтверждений, не говоря уже о нотариальном договоре; устной договоренности было для них достаточно»27.
В настоящее издание включены воспоминания Георга Шписа, Вальтера Марка и Андреаса Ценкера, коммерсантов немецкого происхождения, которые жили и работали в Российской империи в XIX и в начале ХХ в.