Выбрать главу

- Ну! Здоров! - хлопаю я его по спине.

- Здоров! Ну! - толкает он меня в плечо. Не целоваться же нам. Вытащил я из кармана фонарик.

- На, - говорю, - это тебе. Смутился он, растерялся:

- Да зачем! Вот ещё!..

А у самого глаза так и горят. Ещё бы! Такой фонарик! Вечный!

Ява тут же стал пробовать, как он действует. А я начал рассказывать про Киев. Мне не терпелось поделиться с ним своими впечатлениями. Это же закон - если не поделишься впечатлениями, и радости по-настоящему не почувствуешь. Я всё время говорил, а он молча кивал головой или поддакивал: "Ага", "Ты смотри", "Да ну?", "Интересно". И это было как-то непривычно. Потому что всегда он говорил, а я слушал. Фантазии у него было больше, чем у меня. А тут вышло наоборот. Сперва я увлёкся и ничего не замечал. А потом заметил, что он становится всё грустнее и мрачнее.

Я словно споткнулся, оборвал себя на полуслове:

- А вообще... а вообще ничего особенного. Ну, а у тебя как? Как тут Кныш? Ты что-нибудь новое выследил?

- Не-а. - Ява махнул рукой. - Я его почти не видел.

- Ну, а у тебя у самого как дела? Он пожал плечами и отвернулся:

- Никак.

- Ну всё-таки? На рыбалку. В футбол. В цурки-палки. Да?

- Нет.

- Что - нет?

- Ни разу я на рыбалке не был. И в футбол не играл. И в цурки-палки.

- Да ну?

- Вот тебе и ну. Не пускает меня мать никуда. Только уроки и только возле свиней да возле коровы вожусь. Настоящим крепостным стал. Как Тарас Шевченко. Прямо хоть стихи пиши - "Менi тринадцятий минало...".

- Да-а, - как только мог сочувственно, протянул я.

Ява вздохнул:

- Замучился я, Павлуша. Не могу больше. Бежать думаю.

- Куда?

- На какой-нибудь необитаемый остров.

- Вот дуралей! Где же ты возьмёшь этот необитаемый остров? Теперь таких островов и не бывает.

- Бывает. Это ты не знаешь.

- Как же ты убежишь, когда мы и до моря с тобой доехать не сумели? Тебя же на первой станции поймают.

- А я и не пойду на станцию. Зачем мне станция?

- А как же?

- В плавни[3] подамся. Знаешь, сколько там островов!

Это я знал. Плавни у нас знаменитые. Начиная от нашего села на много-много километров тянутся они на юг. Как заедешь, куда ни кинь глазом - всюду плавни, от края до края.

Чистоводье чередуется с топью, покрытой кочками, с островками, заросшими осокой и вербами. Но в основном плавни - это камыши. В тех камышах люди прорезали так называемые стружки - узкие извилистые коридоры чистоводья, по которым можно проехать лодкой. Заблудиться в этих стружках - раз плюнуть.

Недаром во время войны плавни наши были партизанским краем. Сотни партизан скрывались здесь, и немцы ничего не могли с ними сделать.

А дичи в плавнях, как мошкары, - темно. И кряквы, и чирки, и бекасы, и дикие гуси... Чего только нет!

Для охотников наши плавни - настоящий охотничий рай. "Эльдорадо" - край чудес, как говорит учитель географии Николай Павлович, тоже заядлый охотник.

Да, знаменитые у нас плавни. И, конечно, найти какой-нибудь необитаемый остров там очень просто.

- Но как же ты там жить будешь? Пропадёшь. Помнишь, как Гунька пропал?

...Жил в нашем селе когда-то блаженненький Гунька. Пришелец-бродяжка. Никто не знал, как он в селе появился. Зимой босиком ходил, без шапки. Старухи его святым считали. Тихий был, никого не трогал. Ходит себе по селу и смеётся: "Ги-ги... ги-ги". Любил в плавнях бродить. Уйдёт - два дня нету. Потом является - худой, голодный, заросший рыжей щетиной. Даже зимой в плавни ходил, по льду. В трескучий мороз пойдёт, разожжёт на острове большущий костёр; люди уже думают, плавни горят. Приходит. "Фу, - говорит, - натопил. Теперь в селе тепло будет". Два года назад пошёл Гунька в плавни и не вернулся - то ли Действительно погиб, утонул где-то в болоте, то ли просто ушёл из села, так никто и не знает. Больше его не видели.

- Неужели хочешь пропасть, как Гунька? - повторил я.

- Не пропаду, - уверенно сказал Ява и вытащил из-под рубашки книгу. - Вот жил же человек на необитаемом острове, и ничего. Не пропал.

- Что за книга? - спрашиваю.

- "Робинзон Крузо". Читал?

- Нет. Что это за Кукурузо?

- Крузо, а не Кукурузо, чудак. Очень интересная книга.

- Книга книгой а плавни плавнями. Ты лучше подумай.

- Я уже думал. И решил окончательно. Ты меня знаешь. Я только тебя ждал, чтобы посоветоваться и чтоб ты мне немного помог.

Это меня обезоружило. Раз человек обращается к тебе за помощью, отговаривать его - свинство.

- И надолго ты собираешься на тот остров? - спросил я.

- Робинзон пробыл на необитаемом острове двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней, - вздохнув, сказал Ява.

- Ого-го! Это же сколько тебе тогда будет? Сорок с хвостиком. Это мы все уже школу окончим и институты. Карафолька академиком станет, Гребенючка агрономом. Я лётчиком... если получится. А ты...

- Что ж поделаешь, - опять вздохнул Ява.

- Слушай, а кто же будет за Кнышом следить? Кто будет его разоблачать, выводить на чистую воду? Может, он и в самом деле опасный преступник?

Ява смутился. Я уже торжествовал, считая, что он сейчас откажется от своей затеи, но он сказал:

- Нет, ничего я не забыл. Но придётся тебе самому следить за Кнышом и разоблачать его. А я не могу тут больше жить. Не могу.

Я помолчал.

- А может, всё-таки не будешь бежать? Перетерпишь, перемучишься как-нибудь.

- Нет, раз я решил - всё!

- А чтоб он сгорел, тот Кукурузо, что надоумил тебя на остров бежать! Что же, мы до старости так и не увидимся? - с отчаяньем сказал я. - С кем же я в цурки-палки играть буду? С Карафолькой что ли?

Ява сморщил лоб, посмотрел на меня, что-то соображая. И, помолчав немного, сказал:

- Почему это не увидимся? Ты один будешь знать про остров. И будешь иногда приезжать... Робинзон тоже не совсем один был. Потом он спас дикаря Пятницу и вдвоём с ним жил. Так что...

- Выходит, я буду у тебя дикарём, - нахмурившись, сказал я. - Ты, значит, герой... А я дикарь. Вот Кукурузо!

- Да Крузо, а не Кукурузо. Робинзон Крузо. Понятно?

- Это он был Крузо, а ты - Кукурузо. Как раз подходящее для тебя имя. Помнишь, как мы в кукурузе... - И я хихикнул.

Так Ява перестал быть Явой, а стал Робинзоном Кукурузо. Видимо, на роду ему было написано носить выдуманные имена.

вернуться

3

Плавни - поросшие камышом и кустарником низкие берега и островки, затопляемые весной.