Не сумев, как ему того хотелось бы, сразу поступить на дипломатическую службу, Хлодвиг цу Гогенлоэ начал ходатайствовать и в 1843 году получил место в прусской администрации, где его начальники так же, как некогда профессора, единодушно хвалили прилежание и толковость молодого человека. К несчастью, новое положение баварского подданного, как я уже упоминал, вынудило его спустя три года вновь стать самостоятельным, и он опять приступил к поискам нового места. В 1851 и в 1860 годах он сокрушается, что совершенно не может найти «постоянное место службы и прочное положение». Жизнь деревенского дворянина в замке Шиллингсфюрст, — признается он сестре в одном из писем, — становится для него все более и более обременительной, и он был бы совершенно счастлив, если бы нашел работу, которая полностью его поглотила. «Когда человек моего возраста не имеет работы, все развлечения мира не смогут рассеять его скуку», — читаем мы в письме от 22 февраля 1862 года. В течение двадцати лет, с 1846 по 1866 год, князь с мучительным беспокойством изучает все возможности и постоянно выдвигает свою кандидатуру на все свободные вакансии. И вот 31 декабря 1866 года, после долгих хлопот и переговоров, он получает председательское кресло в баварском правительстве; во время аудиенции он заявляет Людвигу II, что решил отказаться от полагающихся ему по должности привилегий и «рассматривать себя просто как чиновника».
Конечно же, «Мемуары» не могут дать представления о том, в чем же заключались обязанности этого нового баварского чиновника и в какой мере князь Гогенлоэ, стремясь по мере сил сделать это королевство зависимым от Пруссии, служил интересам Баварии. Как бы то ни было, он выполнял свои новые обязанности деятельно, тщательно и с профессиональной добросовестностью, как и всю остальную поручаемую ему работу; необходимость же оставить в 1870 году эту должность явилась для него настоящей катастрофой, от которой он не скоро оправился. С тех пор, постоянно возобновляя попытки стать баварским министром, он, тем не менее, испытывал более или менее осознанную нелюбовь к баварцам и их государю. Ни покровительство старого Вильгельма, его сына и канцлера, ни увлеченность, с которой он создавал и поддерживал «Культуркампф», — ничто не могла заставить Хлодвига цу Гогенлоэ забыть, что он имел когда-то «постоянное место службы» и что он его потерял. Все его записи, датируемые этим периодом, показывают, насколько он был обеспокоен, растерян, угнетен своим бездействием и насколько вследствие этого возросла его ненависть к иезуитам. Напротив, когда в 1874 году он был назначен посланником в Париж, тон его дневника совершенно переменился. Новый посланник вновь обрел прирожденное спокойствие, он всем интересуется, все одобряет, радуется жизни: первые годы его пребывания в Париже, судя по «Мемуарам», кажется были единственной настоящей его молодостью. Он счастлив так еще и потому, что у него очень много работы. Два-три раза в год он приезжает в Берлин для получения указаний своих начальников. Бисмарк неизменно рекомендует ему трудиться над тем, чтобы помешать Франции оправиться от нанесенного ей удара270; а старый император также неизменно твердит ему, что желает жить в мире с Францией и хочет, чтобы она поскорее оправилась от этого удара. И князь Гогенлоэ, вернувшись в Париж, пытается старательно следовать то одним, то другим взаимоисключающим инструкциям, исходя из политической «ориентировки» на текущий момент. «Ориентироваться» — это слово возникает на каждой странице его дневника, поскольку, будучи хорошим чиновником, он всегда пытался догадаться, откуда дует ветер. Его услугами довольны как в Потсдаме, так и в Варцине271; когда же в 1880 году уставший и больной Бисмарк подумывает о человеке, способном заменить его на несколько месяцев, и на преданность которого он мог бы рассчитывать, то именно на верном Гогенлоэ он останавливает своей выбор. Посланник на время возвращается в Берлин, в общем и целом справляется с возложенным на него поручением и заслуживает одобрение хозяев. Позднее, в 1885 году, они находят своевременным передвинуть его по службе: ему предписано покинуть Париж и возглавить правительство Эльзас-Лотарингии. И Гогенлоэ спешит повиноваться, предварительно лишь уладив вопрос о мундире и получив, несмотря на свой статский чин, охрану, полагавшуюся его предшественнику генералу Мантейфелю272 и увеличенную при этом вдвое. И еще раз хозяевам предоставляется случай порадоваться усердию, добросовестности и послушанию своего подчиненного. Однажды, правда, князь Гогенлоэ позволяет себе смиренно указать канцлеру, что суровые меры, введенные тем в Эльзас-Лотарингии после избрания там в 1887 году «протестующих» депутатов273, имеют больше неудобств, нежели выгод. Но Бисмарк отвечает ему, что он ошибается, и вскоре князь приступает к насаждению того режима принуждения, который сам же и осуждал.
270
271
272
273