Пин Нян показалось это смешным, но она предложила гостю присесть и спросила, зачем он пришел.
— Я давно слышал, что вы очень любите стихи. Вот я и явился к вам за советом со своим невежественным творением.
— По правилам нашего заведения мы стихи бесплатно не смотрим. Сначала выкладывайте деньги на цветы.
Дин Янь-чжи долго шарил за пазухой, но наконец вытащил двадцать медяков и положил их на стол грушевого дерева.
— Эти гроши можете отдать своднику из веселого дома Ичжэн в переулке Фынцзясян, а мой стол не пачкайте! — расхохоталась Пин Нян. — А ну, забирайте живей эту мелочь, да купите себе печеных лепешек!
От стыда лицо Дин Янь-чжи покрылось багровыми пятнами, он опустил голову, взял свиток со стихами и, положив его за пазуху, тихо спустился вниз.
Старуха уже узнала о том, что на Пин Нян позарился какой-то дурачок. Поднявшись наверх, она спросила Пин Нян:
— Сколько лянов ты взяла у этого дурачка? А ну, давай их сюда. Мне надо купить атласу.
— Откуда у него может быть серебро! Он выложил всего двадцать медяков. Буду я их брать у него! Высмеяла его, он и убрался.
— Тоже мне, соблазнительница! Заманила этого дурня, нет чтобы потребовать от него солидный куш, так она его отпустила! Тебе все время деньги дарят, а ты поделилась со мной хоть грошом? — вскричала старуха.
— Сколько денег я для вас заработала и все еще виновата? Что вы из мухи делаете слона? Вот подождите, выйду замуж и стану госпожой! Скажите спасибо, что я ничего не говорю о том, что вы прислали ко мне в светелку этого дурня! А вы еще ворчите!
Рассвирепевшая старуха подскочила к Пин Нян и ударила ее по лицу. Пин Нян упала на пол, волосы ее растрепались.
— Что я сделала плохого, что терплю такие мучения, — зарыдала она. — У вас есть деньги! Что вам печалиться, если от вас ушел один человек? Отпустите меня!
Плача и ругаясь, Пин Нян стала искать нож, чтобы перерезать себе горло. Однако ножа не было. Тогда она потребовала веревку, чтобы повеситься. Волосы рассыпались по ее плечам. Старуха уже стала раскаиваться, что затеяла ссору.
Она позвала служанку, и они вдвоем начали уговаривать девушку. Но Пин Нян не успокаивалась и криками призывала смерть. Делать было нечего. По ее настоянию попросили Бэнь Хуэй из храма Вечного Долголетия принять Пин Нян в послушницы. Девушка остригла волосы и стала монахиней.
В дальнейшем произошло то, о чем говорится в таких словах:
Но об этом мы узнаем из следующей главы.
В ГЛАВЕ ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТОЙ,
в связи с беседами о прошлом и думами о грядущем, рассказывается о новых героях, а также о том, как звуки лютни выражали течение воды и высоту гор
К двадцать третьему году эры правления Вань-ли[280] известные мужи Нанкина мало-помалу исчезли. Люди поколения доктора Юя уже состарились, некоторые из них умерли, а многие разъехались в разные стороны или замкнулись в своих кабинетах, уйдя от мирских дел. Не встречались талантливые мужи на пиршествах и литературных собраниях. Пропали мудрецы, занимающиеся обсуждением ритуалов, музыкой и сочинениями. Удачливые стали считаться талантливыми, а неудачники — глупцами. Доблестные и богатые рыцари стали кутилами без гроша за душой и в бедности влачили жалкое существование.
Пусть вы писали бы, как Ли Тай-бо и Ду Фу, или своими поступками походили бы на Янь Хуэя и Цзэн Чаня[281], к вам все равно бы никто не зашел. Вот почему в крупных семьях на пирах по случаю совершеннолетия, на свадьбах, похоронах и во время жертвоприношений за столом стали говорить только о повышении в должности, назначении на новое место и о разжаловании. Даже бедные ученые писали свои сочинения, подлаживаясь под общий тон.
И все же среди простого народа появилось несколько выдающихся людей. Одного из них, который умел писать, звали Цзи Ся-нянем. С детства у него не было ни семьи, ни профессии, и пристанищем ему служил двор храма. Когда монахи били в колотушку и садились за свою скромную трапезу, он тоже доставал плошку и ел вместе с ними. И монахи не гнушались его обществом.