Обращение на «ты», сложившееся in statu nascendi[22] нашего знакомства с Роже, не несло в себе какого-то особого смысла. Это «ты» никак не акцентировалось и встречалось скорее во вспомогательных и придаточных предложениях, чем в главных. Лишь однажды, сделав немалое усилие, я употребила это личное местоимение в прямом вопросе «ты женат?», но не разбавила фразы промежуточными словами, стараясь, чтобы она прозвучала как бы совершенно между прочим. Получилось грубовато, прямолинейно, как это бывает при курортных знакомствах, впрочем, так показалось только мне, да и то лишь на миг. Своим ответом Роже сразу рассеял то, что могло лечь тенью между нами.
Роже предоставил мне угадывать самой, какая у него жена, что я и делаю до сих пор. Моя фантазия опирается в основном на фильм «Она танцевала одно лето»[23], который надолго оставил глубокий след в моей тогда еще юной душе, и на более поздние шведские фильмы, изредка появлявшиеся в наших кинотеатрах; все эти впечатления складываются в некий зыбкий образ женского совершенства.
К исполнению роли гида я приступила не без колебаний и упреждающих извинений, но Роже не связывал с нею особых надежд ни на то, что экскурсия будет тщательно продумана, ни на то, что в ходе ее он получит от меня массу ценных культурно-исторических сведений. Он довольствовался малым и считал меня ответственной лишь за выслушивание одобрительных отзывов, когда ему хотелось дать таковые.
Если констатация тех или иных неприятных фактов представлялась мне неминуемой, я предпочитала брать ее на себя. Во-первых, это вполне соответствует моему сварливому характеру, а во-вторых, я не допускала даже мысли о том, что прелесть этой воскресной прогулки окажется хотя бы отчасти самообманом. Я старалась опередить Роже с критическими замечаниями, чтобы освободить его от этой необходимости. Мне было бы тяжело услышать от него то, что говорят или даже нельзя не сказать в таких случаях. Он же выслушивал эти реплики молча, будто имел дело с детскими капризами, на которые благоразумнее реагировать не сразу, а в более подходящий момент. Или же ограничивался коротким и решительным «да», заканчивая мою тираду, после чего отворачивался от осуждаемого объекта и успокаивающе смотрел на меня — знакомые глаза, которые с неизменной любовью глядели на многие поколения школьников, нуждающихся в том, чтобы их учили и учили.
Но один вопрос не давал ему покоя. Роже хотел знать, куда идут все эти люди? Ни о каком футбольном матче я не слышала и совершенно не представляла себе, что означает это шествие людей по осенним улицам, однако Роже вновь и вновь пытался расшевелить мое воображение, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Дело осложнялось тем, что Роже ограничивался простыми примерами и сравнениями, будто хотел быть доходчивым для любого из этих невесть куда шествующих людей. Легонько прижимая к себе Иоганну, он говорил, что коль скоро производственно-распределительные общественные отношения свободны у нас от капиталистических пороков, то каждому дано раскрыть свои способности и люди могут дополнять друг друга в многообразном единстве человеческих талантов. Он отнюдь не ожидает, что вся полнота столь сложного феномена откроется ему с первого взгляда. Он просто-напросто хотел бы заглянуть туда, где мы проводим досуг, ведь сегодня воскресенье и, вероятно, именно в такое место направляется сейчас народ, а там он, Роже, с удовольствием принял бы участие в развлечениях, беседах и любых других формах отдыха.
Видимо, я его сильно разочаровывала, однако я не услышала ни малейшего упрека в его многочисленных попытках побудить меня напрячь мою сообразительность. Постепенно мне и самой почудилось, будто у этой воскресной толпы угадывается определенное направление и соответственно некая цель. Когда усталые и способные перекидываться лишь редкими фразами, чтобы засвидетельствовать свое внимание друг к другу, мы вернулись с людных улиц, было уже темно.