— Не могу с вами согласиться. Для меня история оживает в исторических анекдотах. — Здислав подлил Майеру водки.
— Вы так хорошо говорите по-немецки. В университете его изучали? — спросила Бригитта.
— Нет, — он отрицательно покачал головой. — На технических факультетах изучают английский и русский. Немецкому нас учила мама.
— Да, просто удивительно, как госпожа Лещинска владеет нашим языком, — сказал Майер и выпил за здоровье хозяйки. — Вас можно за немку принять. И внешность у вас нетипичная для польки, какими они мне когда-то в молодости запомнились.
Черт, спохватился Майер, похоже, я лишнего наговорил. Собственно, он хотел сделать ей комплимент.
— В войну вся наша семья оказалась в Германии, там я и выучила язык. — Пани Лещинска говорила совершенно спокойным голосом. — Сначала я попала в Равенсбрюк, мне было тогда семнадцать, потом… в общем, лучше не вспоминать. — Она отвернула рукав и показала гостям номер, вытатуированный на руке.
— Какой ужас, — прошептала Бригитта.
— Это было давно, — сказала директриса и поднесла рюмку к губам.
Мне, слава богу, не в чем себя упрекнуть, подумал Майер, а то сейчас было бы неловко. Правда, войну он начал как раз в Польше, но пробыл там несколько недель. И то во вспомогательных частях. А дальше, пока его не ранило на том мосту, только Западный фронт. После госпиталя он попал в фольксштурм — обошлось тремя годами лагеря в Красногорске.
— Да, с такой биографией вам, наверное, легко было прийти к марксизму, — заметил он.
Пани Лещинска улыбнулась.
— Я не марксистка. В нашей семье все католики. Кроме моего второго мужа.
Невероятно. Майер был в полной растерянности. Католичка и директор гимназии! Как такое могли допустить? Наверное, учли, что была в лагере. Интересно, как она туда попала, если не была коммунисткой? Спрашивать неудобно. Да и незачем прошлое ворошить. Сейчас мы два братских народа, это самое главное. Моя жена, кстати, никогда так не мазалась.
— В Польше столько людей ходит в церковь, и молодежь тоже, — сказала Бригитта.
На секунду воцарилось молчание.
— Давайте музыку послушаем. — Сын вопросительно взглянул на мать.
— Да, конечно, можете пойти в комнату Здислава, — кивнула Лещинска.
Бригитта заправила выбившуюся блузку и встала.
Лучше бы не оставлять Бригитту наедине с этим длинноволосым, у нее совсем нет опыта заграничных поездок, мелькнуло у Майера. Хотя пока она ведет себя безупречно. Он придвинулся к Лещинской и стал объяснять ей, как в Германии пьют на брудершафт.
— Я бы тоже хотела жить в такой красивой комнате, — сказала Бригитта, разглядывая картины и фотографии, висевшие на стенах.
— А у тебя какая? — спросил Здислав.
— Я живу с двумя младшими сестрами. Две старшие уже вышли замуж, а раньше было совсем тесно.
— Вас так много — и ты смогла в институт пойти? — удивился Здислав.
— На дневной не смогла, мы ведь без отца росли, мать одна всех тянула.
— И мы без отца. Может, так и лучше. Мать у меня… — Он запнулся, подбирая подходящее немецкое слово.
— Свой парень, — подсказала Бригитта.
Здислав обрадовался новой идиоме и даже записал ее в книжечку. Потом достал с полки стопку пластинок и включил проигрыватель. Слушая музыку, Бригитта перебирала пластинки. Почти на всех были фотографии негров.
— Больше всего я люблю блюз.
Здислав, сидя на полу, медленно качался в такт музыке.
Глядя на него, Бригитта невольно позавидовала его свободе и раскованности.
— Это что, — она старалась не обращаться к Здиславу по имени, потому что боялась неправильно его произнести, — тоже музыканты? — Бригитта показала на фотографии, висевшие на стене.
— Нет, это люди из «Black Power»[27]. Это Джексон, интересная фигура, правда?
— Я о нем почти ничего не знаю, — призналась Бригитта.
Здислав удивился.
— А если школьники спросят?
— Я ведь еще не учитель, — смутилась Бригитта, — мне до окончания целых три года.
— Будешь учительницей немецкого? — спросил Здислав.
Она кивнула. Молодой человек оживился и стал с увлечением говорить о немецких книгах, прочитанных им за последнее время.
— Немецкий — мой второй предмет, — прервала его Бригитта, — а главный — обществоведение.
В дверях показалась голова Майера. Он был красный как рак.
— Вы тут хорошо себя ведете? — Он скорчил плутовскую рожу, подмигнул и исчез.