Но если всё заключается только в том, что у меня находится в голове, — то, что называется моими взглядами. В детстве нас всегда учат не врать, говорить правду, и это является воспитательным процессом, и это то, чем человек должен руководствоваться в своей жизни. На всех судебных заседаниях мы неоднократно видели, как взрослые люди нагло оговаривают, врут и знают о том, какие это может понести последствия за собой. Они понимают, что от их слов зависит жизнь людей, и продолжают врать. Я хочу обратить внимание, что врут взрослые люди. То есть я, по сути, некоторым из них гожусь в сыновья, младшие братья. Я вот смотрю на них, а они врут. Я даже не знаю, как к этому относиться. Я не понимаю этого. Есть ложь незначительная — когда ты, там, обманул, что ходил в магазин, а на самом деле ты в магазин не ходил. А есть ложь, от которой действительно зависит жизнь человека. И вот мы наблюдаем именно такую ложь. В дальнейшем мы растём, начинаем более осознанно жизнь свою проживать, и нас учат помнить своих предков, героев, которые защитили нас от всемирного зла под названием «фашизм». Мы всё это осознаём, впитываем в себя. И после этого я нахожусь здесь, являясь убежденным антифашистом, выслушивая показания закрытого свидетеля, который является откровенным нацистом[15] [15]. И знаете, стоит, конечно, отдать ему должное, что он нашёл более гуманный способ решения… точнее, более гуманный способ борьбы с антифашистами — теперь они уже не стреляют в затылок нам в подъезде, они дают на нас лживые показания, спрятавшись за масками и стенами, говоря другим голосом. Наверно, сейчас этот человек ликует, радуется, что «вот, я победил! Теперь в моем городе нет этих антифашистов, которые разоблачали нашу деятельность. Я его переиграл, обманул».
И вот, возвращаясь к тому, что стоит чаще вспоминать о тех предках, в том числе о наших родственниках, которые победили вот это фашистское зло, и проводить параллели с действительностью, когда вот этот откровенный нацист сейчас находится дома, или я не знаю где. Я думаю, многие какой-то итог из этого подведут. К тому же, в дальнейшем, с самого раннего детства нас учат истине религиозных учений — возлюби ближнего своего. А здесь почему-то в голову мне всегда приходит то, что происходило со мной, и о тех обстоятельствах, которые я неоднократно описывал здесь на заседаниях. Знаете, я не могу ещё найти в себе силы даже не то чтобы возлюбить, просто нормально относиться к людям, которые применяли ко мне насилие. То есть они не просто побили меня, не просто наказали меня — это издевательство, садизм. И я пока что не знаю и, опять же повторюсь, не могу найти в себе сил понять этих людей.
Потом мы начинаем обучаться в школе, там мы изучаем литературу, историю, которая учит нас мудрости, формирует наши взгляды, учит нас опыту, который приобретался многими поколениями и доносился до нас. И во многом как раз таки классики литературы повлияли на формирование моих взглядов, в том числе мои земляки: Лермонтов, Куприн. А также (он не являлся моим земляком) Лев Николаевич Толстой. Я бы хотел процитировать его, он ещё давно писал книги, которые как раз у меня изъяли[16], о том, что «принципы свободы, равенства и братства, также, как и вытекающие из них меры, как были, так и остались, и останутся истиной. И до тех пор будут стоять как идеалы перед человечеством, пока не будут достигнуты».
По сути, этих же принципов всегда придерживался и я, поэтому я в них не вижу ничего преступного или запретного. Почему я всё это вообще говорю? А к тому, что все эти взгляды, мнение моё, оно не заносилось ко мне в голову агентами иностранных государств, какими-то вербовщиками и политическими деятелями. Это мнение сформировалось с помощью учебы, воспитания, развития. Но, может быть, здесь проблема заключается, как литературным языком выражаться, — проблема отцов и детей? Проблема непонимания поколений, когда, возможно, наши какие-то действия, наши убеждения не поняты более взрослым поколением, поэтому они пугают и кажутся преступными, кажутся слишком вызывающими? Может быть, да. Мы иногда ведём себя настолько вызывающе, что вызываем подозрения излишние. Но, опять же, скажу, что никто из нас не переступал грань дозволенного, никто из нас даже не собирался переступать эту грань.
В заключение своего выступления мне хочется, во-первых, попросить прощения у своих родных, своей семьи за то, что уже долгое время меня нет рядом с ними, и за то, что, возможно, мне ещё предстоит отсутствовать долгое время, помогать, оберегать. Мне хочется сказать спасибо всем присутствующим, что на протяжении всех судебных заседаний вы выслушивали моё мнение, давали мне возможность защищать себя. Мне хочется сказать спасибо всем без исключения, кто мне верил на протяжении всего этого времени, кто продолжает мне верить, кто помогал мне, кто поддерживал. Потому что во многом благодаря этой вере и поддержке я держусь и всё-таки остаюсь человеком. Также хочется извиниться перед людьми, по отношению к которым я, может быть, поступал эгоистично, плохо. Во многом я все свои какие-то плохие действия, ошибки я осознал. Что касается тех, кто совершал в отношении меня насилие и кто здесь нагло меня оговаривал, я с большим трудом, но всё-таки скажу, что я прощаю их за то, что они сделали со мной. Потому что мне не хочется, опять же, жить с постоянной ненавистью к этим людям, мне хочется всё это поскорее забыть, и, как можно выразиться, отпустить. Я продолжаю верить в любовь, дружбу, в те самые светлые чувства. И самое главное, в справедливость.
15
В деле есть показания «агента К.» — за этим псевдонимом скрывался известный в Пензе неонацист Влад Гресько.