Как я уже отмечал выше, диктаторское государство лишает индивида не только всех его прав, но и метафизических основ существования. Этический выбор отдельного человека больше не важен; единственное, что имеет значение, – слепое движение масс. В результате оперативным принципом политической деятельности становится ложь. Государство сделало из этого соответствующие выводы, о чем молчаливо свидетельствуют миллионы его бесправных рабов.
Как диктаторское государство, так и конфессиональная религия делают особый акцент на идее общины. Таков основной идеал «коммунизма», но он так рьяно скармливается народу, что оказывает прямо противоположное действие: он вызывает рознь и недоверие. Церковь, которая ведет себя не менее настойчиво, выступает со своей стороны как общинный идеал; там, где Церковь заведомо слаба, как в протестантизме, надежда или вера в «общинный опыт» компенсирует болезненное отсутствие сплоченности. Как легко можно увидеть, принцип «общины» является незаменимым помощником в организации масс, а потому служит обоюдоострым оружием. Точно так же, как сложение любого количества нулей никогда не даст единицы, так и ценность общины зависит от духовного и морального статуса составляющих ее индивидов. По этой причине не следует ожидать от общины какого-либо эффекта, который мог бы перевесить суггестивное влияние окружающей среды, то есть реальных и фундаментальных изменений в индивидах, будь то в лучшую или худшую сторону. Такие изменения могут быть лишь результатом личного взаимодействия между людьми, но никак не коммунистических или христианских крещений en masse[7], не затрагивающих внутреннего человека. О том, насколько поверхностным на самом деле оказывается действие общинной пропаганды, свидетельствуют недавние события в Восточной Европе. Общинный идеал[8] – явное заблуждение, ибо он не учитывает индивидуальное человеческое существо, которое рано или поздно заявит о своих правах.
3. Позиция Запада по вопросу религии
Столкнувшись с такой ситуацией в двадцатом веке нашей христианской эры, Западный мир вспомнил о своем наследии – римском праве, сокровищах иудеохристианской этики, основанной на метафизике, и о своем идеале неотъемлемых прав человека. В тревоге он задает себе вопрос: как можно остановить или повернуть вспять подобное развитие событий? Бесполезно критиковать социалистическую диктатуру, провозглашать ее утопией, осуждать ее экономические принципы как неразумные, ибо, во‐первых, критикующему Западу не с кем вести полемику, кроме как с самим собой – его аргументы слышны только по одну сторону Железного занавеса, – а во‐вторых, вы можете претворить в жизнь любые экономические принципы, которые вам по душе, если только готовы принести жертвы, которых они от вас потребуют. Вы можете провести любые социальные и экономические реформы, если, подобно Сталину, позволите умереть с голоду трем миллионам крестьян и получите в свое распоряжение несколько миллионов рабочих, которым не нужно платить. Государству такого рода не страшны никакие социальные или экономические кризисы. До тех пор, пока оно сильно, то есть до тех пор, пока в нем имеется дисциплинированная и сытая армия полицейских, оно может существовать в течение неопределенно долгого времени и увеличивать свою власть до бесконечности. Более того, благодаря высокой рождаемости оно способно приумножать число неоплачиваемых работников почти по своему желанию, дабы успешно конкурировать со своими соперниками без оглядки на мировой рынок, который в значительной степени зависит от уровня заработной платы. Реальная опасность может прийти только извне, в виде угрозы военного нападения. Однако с каждым годом этот риск становится все меньше: во‐первых, потому, что военный потенциал диктаторских государств неуклонно растет, а во‐вторых, потому, что Запад не может позволить себе пробудить дремлющий национализм и шовинизм русских или китайцев: предприняв наступление, он получит результат, прямо противоположный ожидаемому.