Начиная с периода Иены Гегель видит, что «трансценденции» принципа Шеллинга следует противопоставить идею имманенции, что пассивность Возвышенного (Aufgehobensein) следует заменить активностью Возвышения (Aufheben),[120] беспокойства, разрушающего реальности, которые оно в определеном смысле позволяет заменить. Идея негативности уже была теперь, с одной стороны, не идеей безоговорочного, пустого и абстрактного негативного, как безразличное, но идеей полноты движения, идеей определенного отношения и в то же самое время единства, и благодаря этому чем‑то позитивным, чем‑то таким, чем является сам абсолют, а с другой стороны, она должна была сближаться с идеей субъекта, другими словами, возвращать нас от Шеллинга к Фихте. Уже в этот момент Гегель соединил, согласно замечанию Эренберга, диалектическое движение Фихте и идею целостности Шеллинга и достиг, таким образом, идеи «истинного бесконечного».[121]
Гегель должен был без удивления смотреть на эти старые размышления о парадоксах сознания и на эти новые размышления о теологии, нравственности, государстве, приноравливать их друг к другу и учитывать, что негативность, пружина страсти, оказывается также и пружиной логики.
В самом изучении систем Канта, Якоби и Фихте мышление познает себя «как бесконечность и как ту негативную сторону абсолюта, которая является чистым разрушением противоположности и конечного, но также и источником вечного движения, то есть конечного, конечного, которое является бесконечным, поскольку оно разрушает само себя — которое является как ничто, как чистая ночь бесконечности, где, как ее тайная основа, зарождается истина». Изучая три философских учения — Канта, Якоби и Фихте — и изучая отрицание, являющееся тем суждением, которое оно о них выносит, мышление познает само себя как единое с бытием. Его отрицание, следовательно, было иным аспектом того утверждения, которое явлется общим фундаментом философии Шеллинга и Гегеля и которое Гегель, между прочим, в тот момент излагает в терминах Шеллинга, когда пишет: «чистое или бесконечное представление как фундамент Ничто, в которое погружается всякое бытие».[122]
Но безразличие Шеллинга, абсолют, рассматриваемый как отрицание субъективного и объективного, заменяется движением негативности, негативности, которая стремится соединить конечное с бесконечным, субъективное с объективным. Тем самым достигается аспект бесконечности, негативное значение самого абсолюта.
На смену идеалу Должного (Sollen) приходит конкретный идеал Восхождения (Aufheben). Существует две бесконечности: Восхождение позволяет нам предвидеть конкретную бесконечность, в противоположность абстрактному абсолюту фихтеанцев.[123]
Существует активная негативность, негативность творческая. Идея негативности — это аспект самой идеи свободы. Благодаря негативному совершается то, что Гегель называет «освобождением конечного». Благодаря негативности мир меняется; благодаря ей он очищается; благодаря ей он справедлив. И именно посредством возвращения негативности к себе самой, посредством ее рефлексии в саму себя идея разума становится законченной. Как раз негативность и создает из разума истинный абсолют.
Необходима действительная абсолютная реальность, писал Гегель в Вере и Разуме, реальность, лишенная двойственности; но необходима также и лишенная двойственности негативность, бесконечность, ничто. Это и есть разрушительный аспект разума.
Эта негативность будет как идеальностью природы, так и идеальностью Бога; и то и другое находится в становлении в то же самое время, когда существует. Исчезновение «этого» и «теперь» происходит как в природе, так и внутри нас; диалектика как объективна, так и субъективна, движение и есть диалектика; идеальность благодаря тому, что она является диалектичной, представляет собой движение; то есть, уже природа является разумом. Как говорит Гете о своем Фаусте, природа постоянно работает; и именно для этого она, как и Фауст, освобождается.[124]
120
Идея, что негативность есть свойство самого
121
Эренберг кратким, но весьма любопытным способом показал, как идеи Франкфурта утратили свою субъективную окраску и стали идеями Иены: можно сказать, что идея разорванного сознания согласно той линии развития, которой он последовал, становится идеей негативности. А «Феноменология» в целом, согласно замечаниям Эренберга, позволяющим вернуться к теории Ройса, — универсализацией сознательного отношения. С этого момента единство индивидуальности и универсальности, переход одной из этих идей в свою противоположность, отрицание ложной бесконечности, игра сил, это неравенство существенного и несущественного, которое разрешается в равенстве и в тождестве, в совпадении идей религиозного опосредствования, логического опосредствования и того, что можно назвать психологическим опосредствованием, необходимость, к которой нам еще предстоит вернуться, идеи Бога, который отделяется от самого себя, — все эти представления и формировались в разуме Гегеля.
124
Гегель использует вначале слово auf heben в простом значении упразднения. Тем не менее однажды возникает новое значение этого слова: «Рассудок противоречит ощущению; ощущение противоречит рассудку; что касается воображения, в котором и то и другое существует, и то и другое упраздняется», то он пишет: «Наполненное и в то же время упраздненное для себя». Теперь слово приобретает свой законченный смысл, законченный и двусмысленный. Он приходит к этому смыслу, наблюдая, как рефлексия в то же самое время, когда она отрицает всякое ограниченное бытие, приближает его к абсолюту и сообщает ему устойчивость и плотность как раз в самом этом акте; приходит, видя, как разум упраздняет два мира, мир субъекта и мир объекта, и тем самым их объединяет; но объединяя их, он, следовательно, их и утверждает, поскольку они утверждаются в абсолюте. «Ни одна вещь не существует для себя только в той мере, в какой она полагается в абсолюте, то есть как тождество». Между абсолютом и видимостью будет тогда иное отношение, нежели отношения отрицания. Над принципом противоречия, который говорит нам, что рассудок должен всегда оставаться рассудком, теперь открывается идея, которая показывает нам, что вещь может быть одновременно и разрушена, и сохранена. Теперь Гегель сближает слово auf heben (упразднять) со словами, которые означают: сохранять (in sich schliessen, in sich fassen, setzen), или возвышать (erheben сближается с aufheben). То же самое и erhaben, heraus heben, или поддерживать (bestehen). См. также выражение «als aufgehoben gesetzt» (полагать как упразднять) в «Первой системе». Постепенно это слово начинает обозначать то, что Гегель в «Nalurrecht» назвал сохранением того, что упраздняется. Образ πλήρωμα, образ возвышения Христа одесную Бога, уточняет идею. Кроме того, это еще и представление о знаке, сохраняющемся внутри гармонии целого.