Шаншевич кивает. Его большой, напоминающий лошадиный, глаз — матовый, чистый — смотрит не мигая, он словно не понимает, чего от него хотят.
— Да, наносили. — Шаншевич ничего не скрывает. — Так же, как в коридоре, когда мы вошли. И потом в комнате.
— Как это происходило?
— Камал говорил: «Бейте!» Мы били.
— Кто конкретно?
— Я, Сильвестров. Иногда Эркабай. Потом Камал говорил: «Хватит!» Мы переставали наносить удары.
— Покажите, где в это время находился Жанзаков и где остальные. Не замечаете ли вы изменений в обстановке? Так ли все, как было тогда?
— Не было посуды на столе, — Максим понимает вопрос буквально, между тем следователя интересует лишь то, что непосредственно связано с преступлением. — И этого тоже.
У двери — диковатая, величиной с нормальную женщину, кукла — в трениках, в видавшем виды сатиновом халате, прошивной белокурый парик растрепам.
— Мы привезли с собой. — Это его идея — заимствовать манекен в службе, занимающейся спасением людей на водах. Следователь показывает на манекен.— Придайте ему, пожалуйста, позу, в которой находился в тот момент Жанзаков. Аккуратнее, манекен на шарнирах.
— Сейчас.
Скорбная кукла сопротивляется. Глаза ее по-прежнему закрыты. С ней приходится обращаться очень бережно: пробковая— она почти невесома, ранима, как ребенок...
— Руками Сабир прикрывал лицо.
— Он наносил ответные удары?
— Нет.
— Лично вы, в кухне... В какие части тела наносили удары?
— В предплечье. По туловищу.
По проспекту, внизу, одна за другой проходят несколько машин, скрываются в направлении Виршулишкес. Над сигнальным фонариком одной из них показывается и мгновенно тает дымок; весна выдалась холодной, к вечеру снова морозило.
— А другие?
— Все действовали примерно одинаково.
— Сколько ударов вы нанесли?
— Не знаю, не считал.
— Десять? Сто? Это продолжалось всю ночь...
— Я был как во сне. Не помню.
— Вы отдавали себе отчет в том, что происходило?
— Я верил в Камала. Он — гуру, Учитель. В Учителе нельзя сомневаться. Я думал, он знает, что делает, и не допустит непоправимого. До конца я верил, что так надо. Рядом был Сильвестров, он делал то же. По команде Камала мы наносили удары, потом по его же команде прекращали.
— Что же было потом?
— Из кухни мы перешли в большую комнату.
— Покажите, как вы шли.
Съемку приходится прервать. Узкий коридор мешает вести видеозапись. Оперативно-следственная группа, обвиняемый, конвой, понятые, прокурор-криминалист с помощниками переходят на вторую половину квартиры, в большую из комнат. Диван перегораживает ее на две части, против дивана — кресло, на которое бросили Жанзакова.
Пока идут приготовления, Шаншевич по своей инициативе возвращается к недалекому прошлому:
— В Каракалпакии, когда мы вместе с Эркабаем просили милостыню на Султан-Бабе, Камал дома садился читать сутры. Кажется, сутры... Мы смотрели на него как на бога!
Многое из того, что казалось ему до ареста единственно ценным и важным, потеряло смысл, а то и просто выскочило из головы. Исчезли целые блоки терминов — приводов, систем аргументации, цеплявшихся друг за друга, как шестеренки часов.
У Шаншевича задумчивое лицо, большие притомленные глаза породистого скакуна. Он смотрит ими, не мигая, словно никак не может понять, почему он здесь, а не в институте.
— Отдалило ли вас знакомство с Камалом и Эркабаем от сокурсников?
— Постепенно я отходил от ребят, общался с теми, кто интересовался теми же проблемами, что и я. Многое стало казаться мирской суетой. Камал дал мне задание: постоянно контролировать себя. Во время выпивки и потом, что бы ни делал, в каком состоянии ни находился. Все это чушь собачья...
Следователь не демонстрирует обвиняемым, даже тем, кто стал жертвой случайных и неблагоприятных факторов, своего сочувствия. Будь он учителем, он обходился бы без любимых учеников.
И сейчас он понимает: хотя в силу особенности своего характера Шаншевич, как и другие, и поддался влиянию Досымбетова, он не был слепым орудием. Нанося Жанзакову большое количество ударов в жизненно важные органы, обвиняемый с учетом его умственного развития и достаточного опыта не мог не предвидеть наступление смертельного исхода, должен был отдавать себе отчет в своих действиях.
— Главное же, мы должны были беспрекословно слушать Учителя! Гуру!
— Камала?
— Ну да! Он утверждал, что старик Эркабай выше Раджниша![3]
— А что вы думаете о них теперь? Мнение изменилось?
— Что думаю? Шарлатаны они. Оба!
3
Раджниш Чандра Мохан (р. 1931 г.)—новоявленный религиозный наставник, гуру. Живет в США.