Именно поэтому критике подвергается Ф. де Соссюр, который изменчивые и социально обусловленные языковые явления сравнивал с застывшей шахматной доской. Уже в послевоенные годы Мещанинов обвиняет и индоевропеистов не только в «научном» отходе от единого эволюционного процесса, но и в «отрыве от народа», от социальных масс. «История развития народа полностью отрывается от истории развития языка. Праязыковая схема заменяет эту связь и отводит в сторону подлинный историзм» [там же: 27]. В этом же обвиняется и все «буржуазное языкознание» в целом. Все это уже было полностью в духе времени. Слово народ всегда было у русских гипнотическим, и это понятие никак нельзя сравнивать с Unterschlicht der Kulturnation В. Хаверса (см. выше). В 40‑е годы социальный момент отчетливо стал связываться уже с идеями Ф. Энгельса о роли труда в развитии языка и мышления (см.: [Кацнельсон 1949]).
Антропоцентричность, как уже было сказано, является лозунгом и у телеологов. Они вводят особое понятие «чувства языка для говорящего» (Sprachgefühl). «Sprachgefühl ist die Resultante zwischen Gedächtnis und Analogie» [Hermann 1931: 107]. Память же народа можно теперь объяснить как некий генный код, о котором тогда еще ничего не знали. Поэтому и частотность употреблений слов и форм они считают более сильным фактором, чем аналогические пропорции. «Чувству языка» соответствует и его «смысл» (Sprachsinn).
Социальный момент, как видно, у телеологов безусловен. Однако, у телеологов четко различается народ далекого прошлого — это как бы все племя — и народ современности, в котором выделяются два слоя: Unterschicht и Oberschicht.
8. Наибольшие различия между сторонниками «нового учения о языке» и телеологами — это различия во взглядах на языковую эволюцию.
Для «нового учения о языке» безусловной была установка не на отдельные семьи языков, а на единство эволюционного процесса, и это многократно подчеркивалось. Задача выявить единство «всех языков земного шара» понималась как conditio sine qua non. Идеи эволюционной семантики связывались у обоих направлений прежде всего с попыткой понять, как развивалось первобытное мышление и вместе с ним первобытный язык.
Наиболее важной общей стороной обеих излагаемых теорий является отношение к движущим силам языковых изменений.
Они четко изложены в «объясняющем синтаксисе» В. Хаверса [Havers 1931], на книгу которого и ссылаются все телеологи. Движущие силы — Die Triebkräfte (treibenden Kräfte), по мнению Хаверса, это «всегда те силы, которые исходят из человеческой души» [там же: 144].
Какие же это движущие силы? 1. Это — стремление к наглядности, изобразительности (Anschaulichkeit). Так, народ в своей речи[4] не любит абстракции. Поэтому предпочитает сказать: Sie arbeitet von früh bis in die Nacht. За этим стоит и употребление исторического настоящего, вообще — все речевые явления, в результате которых события предстают как Gesehene und Gehörte.
Вторая движущая сила — стремление к эмоциональной разрядке (Entladung). Это аффективные факторы речи: стремление к повторам, обилие синонимов, постановка в начале предиката. Это — аффективное множественное, сгущение прилагательных вместо одного в превосходной степени. Им отмечена любовь простого народа к отрицательным выражениям, к брани в широком смысле (Negationfreudigkeit der Volksprache).
Третья движущая сила — стремление к экономии сил (или — к экономии энергии). В целом речь идет здесь о синтаксической контракции.
Четвертая сила — тенденция к порядку — тяготеет к «сцеплению», что в основном влияет на систему анафоры и катафоры.
Пятая сила — любовь к красоте.
Шестая сила — социальные требования. Здесь Хаверс снова демонстрирует особенности простонародной речи. Это — повторение предыдущей реплики, а также установка на то, что Unbestimmheit wirkt bescheidener, Deutlichkeit unhöfflicher [Havers 1931: 185], это и псевдовежливое нежелание употреблять императив.
Хотя немецкие ученые о своей принадлежности к телеологам заявляют открыто, однако их цель — это поиск цели. И здесь интересно, что этот поиск цели для них связывается с идеями Н. Трубецкого о фонемах и фонологии. Для телеологов поиск главной движущей силы неотделим от не всегда явно выраженной установки на единство человеческой души (Gleichheit der seelischen Grundlagen [Havers 1931: 11]). Язык, по их мнению, стремится быть основной связью нации. Более того, он делит языковые элементы на любимые и нелюбимые народом, и эту тенденцию телеологи последовательно выявляют и для языков новых, и для самых древних. Более реально — только переплетение предпосылок и движущих сил определяет эволюцию языка в его конкретном воплощении. Поэтому для В. Хаверса реальная история языка прогнозируется пересечением его, этого языка, условий развития (а они могут быть разными) и доминирующих для него движущих сил. Тем самым, создается пестрота языковой диахронии, на самом деле легко распутываемая. За лексемной эволюцией часто стоит мировоззрение народа и перемены в этом мировоззрении, за синтактико-морфологической — стремления к экономии, сукцессивности и т. д.
4
Вообще необходимо заметить, что в качестве объяснений, интерпретаций языковых инноваций авторы-телеологи в основном приводят факты простонародного употребления, практически не объясняя движение и телеологию литературных языков.