Ни английская, ни немецкая, ни французская, ни польская, ни швейцарская дипломатические службы и разведки не сумели добыть детальную, конкретную и прежде всего точную информацию, на которой их правительства должны были основывать свои решения и действия. Изучение архивов тех лет, непосредственно предшествовавших войне, показало полный провал как дипломатической, так и секретной разведывательных служб в вопросах сбора и передачи своим правительствам информации.
Именно провал этих служб в конечном счете сделал возможной последнюю большую войну, ибо без точной и детальной информации войну предотвратить нельзя.
Существует другая, и возможно даже более опасная, сторона такого провала в обеспечении надежной информацией, которая обусловлена тем, что ее место, как мы увидим, заняли страх и преувеличение — главные характерные черты кризиса, который предшествовал началу войны в 1939 году. И все же точная информация могла быть доступной для дипломатов и секретных разведывательных служб в первую очередь тех стран, которых это непосредственно касалось, как никогда раньше, ибо эта информация была где-то там, в передаточных каналах. Как же получилось, что она не дошла до своего назначения?
Понятно, что нас интересует нечто еще более важное, чем ответы на два первоначальных вопроса, а именно: было бы возможно военное поражение гитлеровской Германии в течение первых недель войны в сентябре 1939 года, и если было, то что помешало его осуществлению?
Однако, прежде чем вернуться к решающей мартовской неделе, небесполезно рассмотреть странный комплекс страха, который преследовал британское и французское правительства и поддерживавшие их круги во время мюнхенского кризиса. Как мы уже теперь знаем, страх не был определяющим фактором при урегулировании кризиса в Мюнхене, однако события мюнхенского периода являют собой поучительный пример того, как складывались правительственное мнение и оценка обстановки.
Три письма от Тома Джонса, этого «серого преосвященства»,[13] связующего звена между правительством Чемберлена[14] и газетой «Таймс», души газеты «Обсервер»[15] и кливлендской группы Асторов,[16] дают большее представление о настроениях тех дней, чем целый том избранных документов.
23 сентября 1938 года Джонс писал своему близкому другу Абрахэму Флекснеру, директору института перспективных исследований Принстонского университета, что англичане считались с возможностью войны, так как французские министры «умоляли наших любой ценой избежать войны. Они могли поднять в воздух только 700 самолетов!». Более того, британские министры Самуэль Хор и Кингсли Вуд,[17] ответственные за противовоздушную оборону страны, «знали, что Лондон беззащитен от ударов Германии». В конце письма Джонс отмечал, что в руководящих кругах Лондона царит подавленное настроение и стыд и здесь хотели бы знать, можно ли еще что-либо предпринять, чтобы спастись «от краха».
Спустя два дня, как раз накануне Мюнхенской конференции, Джонс опять пишет Флекснеру, что за всеми разговорами и газетными публикациями, за всеми тревогами и экскурсами в будущее «скрыт душевный страх министров в Лондоне и Париже». Небольшой по масштабам опыт испанских событий был достаточен, чтобы заставить их страшиться за судьбу населения своих огромных городов. Джонс отмечает, что лорд Брэнд показал ему написанное педелей раньше письмо Линдберга,[18] в котором «он говорит, что воздушная мощь Германии больше всех европейских стран, вместе взятых, и что ни мы, ни Франция не смогли бы предотвратить полного разрушения крупнейших столиц».
Четыре дня спустя, 29 сентября, в день Мюнхена, Том Джонс вновь возвращается к этому вопросу в третьем и более многозначительном письме своему близкому другу. Он беседовал с Линдбергом, и этот разговор произвел на Джонса определенное впечатление. «После моего разговора с Линдбергом в понедельник, — пишет он, — я встал на позиции тех, кто добивается мира ценой унижений. Это объясняется общей картиной нашей относительной неподготовленности к войне в воздухе и на суше, нарисованной Линдбергом, а также его убеждениями, что демократии были бы разгромлены безусловно и окончательно».
Далее Джонс пишет о том, как Артур Солтер, один из руководителей либеральной партии и видный деятель Лиги наций, пришел к такому выводу: следовало откровенно сказать чехам, что никакие возможные меры Англии не спасут Чехословакию от уничтожения. Джонс также рассказывает, как изложил Стэнли Болдуину[19] все, что узнал от авторитетных людей, и внушал ему, что он «своим выступлением в палате лордов, как первоначально было запланировано, мог бы спасти страну от войны». Болдуин стоял «за мир любой ценой». Затем Джонс воспользовался одной из автомашин Асторов и послал Линдберга встретиться с Ллойд Джорджем[20] в Чарте, «с тем чтобы тот мог из первых рук узнать мнение эксперта по авиации относительно наших шансов».
13
«Серое преосвященство» — отец Жозеф — монах-францисканец, подручный и тайный агент кардинала Ришелье. Здесь — тайный советник влиятельного лица. —
14
Н. Чемберлен (1869–1940) — лидер английской консервативной партии, крупный капиталист, премьер-министр в 1937–1940 гг. Проводил антисоветскую политику поощрения фашистских агрессоров. Один из главных «творцов» мюнхенского соглашения (1938
16
Кливлендская группа Асторов — одна из группировок английского монополистического капитала, тесно связанная с правым, наиболее реакционным крылом консерваторов. —
18
Полковник Чарльз Линдберг настойчиво стремился внушить англичанам и французам мысль о «подавляющем превосходстве» военно-воздушных сил Германии и в этом преуспел куда лучше, чем немецкая пропаганда. —
19
С. Болдуин (1867–1947) — английский государственный деятель, лидер консервативной партии; в период 1923–1937 гг. неоднократно был премьер-министром, проводил антисоветскую политику попустительства фашистской агрессии. —
20
Д. Ллойд Джордж (1863–1945) — английский государственный деятель, лидер либеральной партии; в 1916–1922 гг. — премьер-министр, один из главных организаторов военной интервенции против Советской России. —