Соглашаясь с этой мыслью, я бы внес одно уточнение: Нестор сознавал себя полянином не потому, что подвизался в монастыре, находившемся в земле, некогда населенной полянами, а ныне преимущественно их потомками. Не потому, что этот монастырь располагался в городе, который в стародавние времена был якобы основан полянскими князьями Кием, Щеком и Хоривом. К тому времени, когда книжник писал «Повесть временных лет», то есть к началу XII века, племя (а точнее, племенной союз) полян уже слилось с другими восточнославянскими племенами и было живо лишь в исторической памяти[82]. Составитель «Повести временных лет» решительно отвергает версию о том, что Кий был не князем, а простым перевозчиком через Днепр — похоже, что в нашем герое здесь говорит племенной патриотизм: «Некоторые же, не зная, говорят, что Кий был перевозчиком; был де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: „На перевоз на Киев“. Однако, если бы Кий был перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду. А между тем, Кий этот княжил в роде своем, и ходил он к царю, — не знаем только, к какому царю, но только знаем, что великие почести воздал ему, как говорят, тот царь, при котором он приходил. Когда же он возвращался, пришел он на Дунай, и облюбовал место, и срубил небольшой город, и хотел обосноваться в нем со своим родом, но не дали ему близживущие. Так и доныне называют придунайские жители городище то — Киевец»[83].
Нестор, очевидно, считал себя полянином по происхождению. Поляне некогда жили в Киеве и его окрестностях, так что летописец, скорее всего, был уроженцем и жителем или «матери городов русских», или пригородов столицы{25}.
Нестор не оставил никаких свидетельств о своих детских и отроческих годах. Правда, в «Повести временных лет» под 6573 (1065) годом имеется выразительный рассказ, где в первый раз летописец говорит о себе и своих товарищах — «мы»: «В это же время ребенок был брошен в речку Сетомль; этого ребенка вытащили рыбаки в неводе, и мы рассматривали его до вечера, и опять бросили его в воду. Был же он таков: на лице у него были срамные части, об ином нельзя сказать срама ради. Перед тем и солнце изменилось и перестало быть светлым, но как луна стало, о таком солнце невежды говорят, что оно съедаемо. Подобные знамения бывают не к добру»[84].
Воображение готово нарисовать картину: юный Нестор и его товарищи, затаив дыхание, таращат глаза на жуткую диковину, выловленную в киевской речке… Но рассказ может принадлежать перу и более раннего летописца, труд которого Нестор мог продолжать. Этого рассказа нет в Новгородской первой летописи младшей версии (младшего извода), которая, как иногда считают, частично сохранила более раннее историческое повествование, чем Несторова «Повесть временных лет». Однако в новгородской летописи нет и рассказа «Повести временных лет» под 6599 (1091) годом об обретении и перенесении святых мощей — останков Феодосия Печерского, где летописец тоже говорит о себе от первого лица, и этот книжник — скорее всего, не наш герой. Безымянный новгородец мог попросту сократить текст созданного до Нестора свода. Впрочем, эти сказания мог вписать в «Повесть временных лет» какой-то книжник и после Нестора{26}. Существует мнение, что в начальной части Новгородской первой летописи младшего извода действительно сохранились фрагменты текста, предшествовавшего «Повести временных лет», однако в части за 1045–1074 годы новгородские известия соединены уже с текстом «Повести временных лет», правда сокращенным[85].
Так что остается лишь додумывать и сочинять… Вполне возможно, например, что мертвого урода жадно разглядывали не отрок и его сверстники, а детина изрядного возраста и его товарищи, может быть, уже монахи. Впрочем, церковный историк Е. Е. Голубинский обратил внимание на удаленность Сетомли от Печерской обители и напомнил, что покидать обитель без благословения настоятеля и тем более праздно шататься по городским улицам монахам не дозволялось. Он высказал убедительные соображения, что в рассказе отражены впечатления летописца, еще не отвергнувшего мирскую жизнь, еще не принявшего постриг, скорее всего, «дитяти или юноши»[86].
82
Существует и мнение, что поляне не реальное восточнославянское племя, а плод творчества, конструкт летописцев; см.: <
83
Повесть временных лет. Ч. 1. С. 209. В рассказе Новгородской первой летописи о Кие и его братьях этого фрагмента нет, зато во вступлении Кий одновременно назван и князем, и перевозчиком: «…в нашеи странѣ званъ бысть градъ великимъ княземъ во имя Кия, его же нарицаютъ тако перевозника быша». — Полное собрание русских летописей. Т. 3. С. 103, л. 1. Текст по Толстовскому списку (в Комиссионном, который выбран в издании в качестве основного, начало летописного текста утрачено). Это, по-видимому, поздняя вставка, а не фрагмент, предшествовавший тексту Нестора: во-первых, титул великий князь киевские правители, по-видимому, не носили до конца XI — начала XII века, то есть до времен Владимира Мономаха; во-вторых, высказывание неудачно скомпоновано на основе двух разных версий (о Кие-князе и о Кие-перевозчике): получается, что Кий словно одновременно был и правителем, и лодочником или паромщиком.
25
Казалось бы, было бы заманчиво установить, откуда родом был Нестор, отыскав в «Повести временных лет» диалектные особенности полянского либо какого-то иного ареала. Однако это затруднительно сделать: во-первых, летопись не сочинение одного автора, к тому же дошла до нас в довольно поздних списках; во-вторых, она написана на книжном церковнославянском языке, пусть и не чистом, а гибридном — с вкраплениями древнерусского; в-третьих — и это главное, — все данные о диалектных особенностях Киевской земли относятся к намного более позднему периоду, когда здесь формировался украинский язык.