Скептицизм по отношению к неясным или непредвиденным результатам исследования, несомненно, разумен и необходим. Но преувеличенный скептицизм может стать тормозом, мешающим развитию науки, как показывает история Несторианской стелы (см. т. II, гл. 78), Хёненского рунического камня (см. т. II, гл. 107), Кенсингтонского камня. Односторонний скептицизм, при котором слишком много внимания уделяют второстепенным формальным признакам и игнорируют веские аргументы противников, представляется злом, даже если в его основе не лежит то, что Гумбольдт назвал «злорадным разрушением чар вдохновения».[102]
Скептикам à tout prix [во что бы то ни стало] типа Краузе достойно возразил Вагнер, который писал, что они занимаются «построением искусственных гипотез, подменяющих абсолютно правдоподобные события».[103]
Не менее правильную мысль высказал также американец Фискé. «Скептицизм, который обычно считают признаком большой проницательности, с таким же успехом может основываться на недостаточном понимании».[104]
В нашем случае речь идет о недостаточном понимании непреодолимой силы естественнонаучных доказательств, таких, как результаты химических исследований. Между тем, эти результаты неоспоримы, и на любое сомнение мы можем ответить пословицей «contra facta non valent argumenta!». [338] Впрочем, даже при недостаточном знании обстоятельств, побудивших предпринять плавание, нельзя не считаться с тем фактом, что некогда (вероятно, в 1362 г.) вооруженная норманская экспедиция проникла в область, населенную индейцами-манданами, но по каким-то причинам не смогла оттуда возвратиться, и ее участники, видимо, осели там и смешались с коренными жителями в качестве носителей более высокой культуры!
Если 30 скандинавов действительно принадлежали к экспедиции Пауля Кнутсона, то можно с уверенностью предположить, что ни один из них не вернулся на родину. Как сообщает надпись, 10 человек погибли в бою, видимо во время нападения индейцев, а остальные 20, вероятно, остались в стране, лишившись возможности возвратиться на родину.
Они, видимо, поневоле остались на чужбине и слились с местными индейцами. Вероятность этого тем более велика, что манданы вплоть до XIX в. охотно принимали в свое племя чужеземцев. Принц Максимилиан писал: «Достаточно пленнику войти в деревню и поесть там маис, как он уже считается членом племени».[105]
Скандинавы, находясь на более высоком уровне развития, безусловно, могли научить индейцев различным ремеслам и, очевидно, это сделали.[106] Поэтому манданы, вероятно, считали норманнов весьма ценным приобретением для своего племени.
Если скандинавы действительно остались в стране манданов, то этим объясняется столь позднее возвращение участников экспедиции в Норвегию. Они, видимо, из года в год ждали возвращения своих ушедших в плавание товарищей и только тогда решили вернуться на родину, когда исчезла всякая надежда на возвращение пропавших. Руководителю экспедиции Паулю Кнутсону, очевидно, не суждено было вновь увидеть родину, ибо в дальнейшем его имя нигде не упоминается, хотя до 1355 г. он играл значительную роль в истории Норвегии.
104
J. Fiske, Discovery of America, Boston, 1892. [См. также Дж. Фиске, Открытие Америки с кратким очерком древней истории Америки и испанского завоевания, М., 1892—1893 (2 тома). —
106
Норманны могли передать индейскому племени и искусство градостроительства. Однако по этому поводу нужно заметить, что в Америке никогда не было обнаружено «норманских городов». Напомнить об этом необходимо, так как во второй половине XIX в. в Америке много писалось о мнимом норманском городе «Норумбеге», руины которого были якобы обнаружены. См. E.N. Horsford, The discovery of the ancient city of Norumbega, Cambridge, 1889. Сомнения, высказанные по этому поводу Бове, вполне основательны, — города Норумбега никогда нс существовало. См. Е. Beauvais, La Noruinbègue, Bruxelles, 1889.