Если принц не запрещал своим начальникам экспедиций похищать людей, а, напротив, даже в известной степени покровительствовал этому, то и здесь им руководила определенная идея. Как благочестивый христианин, он хотел крестить в Португалии некоторое число язычников-аборигенов и наставить их в новом учении, с тем чтобы они позднее обращали своих земляков в христианскую веру и тем подготовили бы языческие народы к крещению. Поэтому Генрих весьма охотно давал распоряжения о доставке молодых аборигенов в Португалию, где с ними обращались дружелюбно и наставляли в христианской вере. Хронисты неоднократно сообщают о том, что таких крещеных африканцев позднее отправляли на родину. Итак, «похищение людей», по воззрениям того времени, было богоугодным делом. Автор полагает, что Ла-Ронсьер проявил большую проницательность, чем Фридерици, когда писал об африканцах, привезенных в Португалию: «Сыновья и внуки мавров и негров жили в Лагуше, как настоящие добрые христиане, подобно детям всех христиан. Генрих Мореплаватель находил особое удовольствие в том, чтобы спасать их души»[35].
Фридерици дает искаженную, не соответствующую действительности картину, когда резко пишет о «предприятии принца Генриха по ловле рабов»[36]; Нет никаких оснований обвинять принца в погоне за добычей и в грабеже, поскольку неоспоримо, что именно из-за беспрерывных дорогостоящих исследовательских плаваний с целью открытий он неоднократно, особенно в последние годы жизни, испытывал значительные финансовые затруднения.
После 1446–1448 гг., когда португальцы были особенно предприимчивыми и Генрих организовал несколько десятков дорогостоящих экспедиций, финансовое положение принца было совсем не таким блестящим, как этого следовало бы ожидать, судя по утверждениями Фридерици. Напротив, в 1449 г. Генрих занял у своего родственника дона Фернана Брагансы[37] огромную сумму — 19 395 золотых крон[38]! Как же можно согласовать это с «современными» представлениями, будто принц стремился к систематическому обогащению при помощи морских экспедиций? Если бы представления Фридерици о Генрихе имели под собой хоть какое-то основание, принцу, видимо, было бы выгоднее пользоваться своими доходами правителя и гроссмейстера ордена и отказаться от малоприбыльной «охоты на рабов». Недостойные обвинения не достигают цели, и лучше всего можно ответить на них словами Шиллера: «Мир любит чернить сверкающее и волочить в пыли возвышенное». Репарас, считавший побудительной причиной морских предприятий принца желание раскрыть «тайны моря Тьмы»[39], проявил гораздо большую проницательность, чем слишком тенденциозный Фридерици[40].
Разумеется, следует согласиться с Фридерици, что не только научные интересы и причины высшего порядка определяли действия принца. В значительной мере им руководили также политические расчеты и устремления, как будет еще неоднократно показано дальше, и это раньше других подметил Ранке: «Португальцы хотели отыскать царство священника Иоанна, чтобы в союзе с ним напасть на мавров с тыла»[41].
Совершенно такое же мнение высказал один португальский исследователь: «Мы, португальцы, преодолели моря, отыскивая священника Жуана, который был фантомом, и так достигли Индии»[42].
«Священник Иоанн», сказочный образ которого первоначально вполне определенно связывали с «Азиатской Индией», с XIV в. начали искать в Африке (см. т. II, гл. 115). Ведь в Азии нигде не удалось обнаружить его христианского царства. Чрезвычайно неопределенное понятие «Индия», которое не исключало возможности перенесения этой страны на западное побережье Индийского океана, и туманные сведения о расположенной в Африке, но почти недосягаемой христианской стране Эфиопии способствовали тому, что резиденция «священника Иоанна» все решительнее переносилась в «Африканскую Индию» (см. т. III, стр. 266, 267). Такое географическое представление мы особенно отчетливо обнаруживаем на Каталонской карте мира от 1375 г. В легенде на этой карте отмечается, что в Нубии живут христиане, подданные «священника Иоанна». К «эфиопской Индии» обращались тогда надежды всех, кто во времена усиливающейся угрозы со стороны турков на Востоке и ожесточенной борьбы с маврами на Западе мечтал о новом совместном наступлении христианских государств против их заклятого врага — ислама, как это было в эпоху первых крестовых походов. Нельзя считать простым совпадением, что надежды на военную помощь христианского «священника Иоанна» особенно оживились к 1450 г., когда турки угрожали Константинополю, который они и завоевали наконец в 1453 г. Тогда, однако, никто уже не считал, что «священник Иоанн» находился в «Азиатской Индии». Напротив, его страну «считали скорее африканской, чем индийской»[43]. Это заблуждение оказалось таким стойким и продержалось так долго, что еще в середине XVI в. Себастьян Мюнстер писал: «Одна Индия есть в Азии, а другая — в Эфиопии»[44]. Только в XVII в., наконец, поняли, что царство «священника Иоанна» искали в Эфиопии совершенно напрасно. Это обстоятельство особенно подчеркивал в своем труде Лудольф[45].
37
Браганса — знатная португальская фамилия, родоначальником которой был Аффонсу (XV в.), внебрачный сын короля Жуана I. С XVII в. — королевская династия (1640–1910); два члена этой династии в XIX в. были бразильскими императорами (1822–1889). —
39
40
По существу, в этом споре прав Фридерици, ценность труда которого отмечает и сам Хенниг. Подробнее о роли Генриха Мореплавателя в развитии португальской работорговли см. предисловие редакции. —
43
44
45